Битва
Шрифт:
— Понятно: ему залепило лицо кусками разорванного взрывом товарища. Но в любом случае, он сильно контужен.
Перси нагнулся над несостоявшимся раненым.
— Ты можешь говорить? Слышишь меня? — спросил он.
Паради не шелохнулся, но невнятно пробормотал свои личные данные:
— Рядовой Паради, вольтижер, 2-й линейный полк 3-й дивизии генерала Молитора под командованием маршала Массены...
— Не волнуйся, я не собираюсь отправлять тебя назад, ты больше не в состоянии держать ружье, — успокоил его доктор Перси, потом повернулся к Морийону и вполголоса добавил: — Крепкий парень, мне как раз такой нужен. Найди ему одежду, для него есть работенка.
Они помогли Паради слезть со стола, и вольтижер в одних кальсонах послушно поплелся за Морийоном к выходу из шалаша. Снаружи на подстилках из соломы лежали раненые, состояние которых доктор Перси оценил как безнадежное —
— Эй, Гро-Луи, — обратился Морийон к мордатому увальню в суконном колпаке, надвинутом на лоб, — надо одеть этого парня.
— У него есть деньги?
— Это приказ доктора Перси.
Гро-Луи тяжело вздохнул. На его делишки главный врач госпиталя смотрел сквозь пальцы, но если не выполнить распоряжение доктора, он запретит торговать собранным на поле боя имуществом. Ночной падальщик нехотя подчинился, и Паради обзавелся зелеными штанами с желтым галуном, великоватыми сапогами, рубашкой с разорванным правым рукавом и колетом шволежера, с трудом сходившимся на груди. Морийон критически оглядел своего подопечного и отвел его к поварам, варившим бульон для раненых.
Стол императора, накрытый к ужину на его биваке перед малым мостом, отличался куда большей изысканностью. Неподалеку помощники повара хлопотали над жаровнями, переворачивая над алыми углями вертела с цыплятами. Золотистая кожица на тушках шкворчала и постреливала жирком, от жаровен исходил восхитительный аппетитный запах. Предусмотрительный месье Констан развернул походный стол с белоснежными салфетками и фонариками за купой деревьев, откуда не было видно повозок, свозивших раненых к доктору Перси. Если кому-то из этих несчастных не оторвало ногу или руку в бою, то скоро сие упущение будет исправлено пилой хирурга в госпитальном шалаше.
Ужин проходил в тихой, почти семейной обстановке. Ланн сидел справа от императора. Наполеон лично пригласил его, подчеркнув, тем самым, свое особое к нему расположение. Маршал рассказал ему о ссоре, но при этом изложил всю историю в выгодном для себя свете. Наполеон тут же вызвал Бессьера и отчитал, как мальчишку, не выбирая при этом слов. Бессьер был оскорблен, он становился виновным, потому что так решил его величество. Бонапарт часто прибегал к подобным приемам по отношению к своему окружению. Без видимых на то причин, лишь по прихоти, он карал одних и миловал других. Вместо того, чтобы примирить двух военачальников, он еще глубже вбивал между ними клин, раздувая их обоюдную ненависть. При любых обстоятельствах он жаждал чувствовать себя единственным судьей, высшей инстанцией, и преследовал одну цель: не дать своим герцогам сблизиться настолько, чтобы в один прекрасный день они вступили в сговор против него.
Мотивы императора были недоступны маршалу Ланну, расстроенному последней ссорой, и он, любивший хорошо поесть, нехотя ковырял золотистую цыплячью ножку. Его одолело уныние, и он погрузился в грустные мысли, находя в этом необъяснимое удовольствие. В мечтах он видел себя далеко отсюда: с женой в одном из своих имений или верхом на лошади среди полей родной Гаскони. Император выплюнул тонкие косточки в траву и обратил внимание на мрачное настроение маршала:
— Ты не голоден, Жан?
— Нет аппетита, сир...
— Ты дуешься, как девчонка, которую отругали родители! Basta! С завтрашнего дня Бессьер поступает под твое командование, и мы выиграем это чертово сражение!
Император руками разорвал тушку цыпленка, вонзил в нее зубы и, вытерев жирные губы рукавом, с набитым ртом стал объяснять Бертье, Ланну и штабным офицерам стоящие перед ними задачи.
— Бертье, сколько войск будет в нашем распоряжении, с учетом тех, что перейдут сюда по большому мосту?
— Примерно шестьдесят тысяч, сир, плюс еще тридцать тысяч Даву, они уже должны быть в Эберсдорфе.
— Даву! Пусть его поторопят! Сколько пушек?
— Сто пятьдесят орудий.
— Bene! Ланн, вместе с дивизиями Клапареда, Тарро [84] и Сент-Илераты прорвешь центр австрийцев. Бессьер, Удино, легкая кавалерия Ласалля и Нансути ринутся в
Император подал знак Констану, и тот накинул ему на плечи редингот — по ночам вблизи воды становилось прохладно. Воспользовавшись паузой, Коленкур наполнил бокал Бонапарта шамбертеном. Наполеон пригубил вино и продолжил:
84
Жан Виктор Тарро (1767-1812) — дивизионный генерал, участник наполеоновских войн. В кампании 1809 г. против Австрии Тарро командовал 1-й дивизией 2-го корпуса и отличился в сражениях при Асперн-Эсслинге и Ваграме, за что был пожалован званием офицера ордена Почетного легиона. В 1812 г. Тарро участвовал в походе на Россию и состоял при Жероме Бонапарте. Во время Бородинского сражения Тарро командовал 23-й пехотной дивизией в составе корпуса генерала Жюно и при атаке Семеновских флешей был тяжело ранен. Скончался в Москве 26 сентября 1812 г. Впоследствии имя Тарро было выбито на Триумфальной арке в Париже.
— При поддержке войск Леграна, Карра-Сен-Сира и гренадеров моей Гвардии Массена основательнее укрепит свои позиции в Асперне. Что касается вольтижеров Молитора, то их мы оставим в резерве, они того заслужили. На Буде возлагается оборона Эсслинга.
Император допил вино и поднялся из-за стола, давая понять, что все свободны. Ланн ушел один, зажав треуголку под мышкой. Ни есть, ни спать ему не хотелось. По малому мосту, забитому ранеными, он перешел на другой берег и направился к каменному охотничьему домику, где накануне провел ночь в объятиях Розали, но сейчас там было темно и пусто. Девушка успела вернуться на правый берег, когда большой мост был еще цел. Маршал хотел оставить ей на память маленький серебряный крест, инкрустированный бриллиантами, который носил на шее со времен испанской кампании. Мысленно Ланн вернулся к событиям шестимесячной давности. Тогда в Сарагосе испанский священник, хранивший реликвии базилики Святой Девы Пилар, предложил ему несметные сокровища, чтобы сохранить жизнь своим монахам. Общая стоимость ценностей достигала пяти миллионов франков. Среди них были золотые короны, нагрудное украшение из топазов, золотой крест ордена Калатравы [85] , картины, этот маленький крестик... Маршал расстегнул на груди мундир, нащупал под рубашкой украшение и резким рывком сорвал его с шеи. Оставляя на песчаном берегу глубокие следы, он вплотную подошел к темной реке и, широко размахнувшись, швырнул драгоценную безделушку в бурные воды Дуная.
85
Орден Калатравы — католический военный орден, существовавший на территории Испании в XII-XIX веках. Это первый католический орден на испанской земле, основанный цистерцианцами в Кастилии в 1157 г. и утвержденный папой Александром III в 1164 г. Орден был национализирован испанской короной и прекратил существование в 1838 г.
На том же берегу острова Лобау, но в километре восточнее, в густом кустарнике, откуда брал начало большой наплавной мост, Лежон с Перигором ожидали завершения восстановительных работ. Понтонеры работали, не покладая рук. Несмотря на все меры безопасности, опыт и сноровку солдат, несколько человек все же утонули. По правде говоря, из-за отсутствия необходимых материалов переправу не столько восстанавливали, сколько латали тем, что было под рукой. Адъютанты Бертье наблюдали за ремонтом и с тревогой замечали, что вода в реке продолжает прибывать, течение становится все более бурным, а волны с пенными гребнями все круче и злей. Время от времени из стремительных водоворотов выныривали вырванные с корнем стволы деревьев и таранили хрупкое сооружение на понтонах. На добрый лад выше по течению надо было возводить свайные молы — своего рода дамбы из свай, связанных цепями, способные ослабить напор воды, сдержать или замедлить несущиеся с бешеной скоростью бревна и треугольные лодки с камнями, которые продолжали сплавлять австрийцы. Эти страшные снаряды были особенно опасны ночью, несмотря на множество факелов и фонарей, прикрепленных к шестам. Когда среди волн удавалось заметить деревья, превращенные бурным течением в тараны, почти всегда было уже поздно: отвести их к берегу стоило большого труда, и было сопряжено с риском для жизни. Понтонеры постоянно подправляли то, что отремонтировали совсем недавно, и этому не было ни конца, ни края.