Битвы за корону. Прекрасная полячка
Шрифт:
Дату католической Пасхи никто из поляков от меня не скрывал, и узнал я ее давно. Правда, показалось странным, что она должна наступить не на десять дней раньше православной, а шестнадцатого марта. Но помимо патера Чижевского я уточнил еще у нескольких человек, так что ошибки быть не могло.
Выяснял я не ради праздного любопытства. Коль Мнишковна считает себя католичкой, следовательно, свой пасхальный день она должна хоть как-то отметить.
Вообще-то до конца в ее тайном латинстве я не был убежден — доказательств не имелось. Почти не имелось, кроме двух. Во-первых, несмотря на подсказки, крестилась
Как я выяснил у ее православного духовника, благовещенского протопопа отца Федора, она ни разу ему не исповедовалась, ссылаясь на отсутствие грехов. А не исповедовалась, поскольку за этим следовало причащение, от которого она отказалась даже при своем венчании на царство. Об этом как-то вскользь обмолвился сам протопоп. Увы, но, когда я, заинтересовавшись, что еще было упущено во время ее двойного венчания — на царство, а затем с Дмитрием, — начал допытываться о подробностях, он спохватился и замолчал. Понятное дело, ведь, сознавшись в упущениях, протопоп ставил под удар в первую очередь самого себя — видел и не поправил, не настоял. Я попытался выяснить у патриарха, заправлявшего наряду с протопопом обеими церемониями, — бесполезно. Ладно, позже разберусь. А пока я готовился к католической Пасхе.
И едва пан Мнишек, сопровождая ксендза Франциска Помасского, отца Каспера Савицкого и монаха Бенедикта Анзерина, остававшихся проживать на его подворье, прошел в покои своей дочери, как заранее предупрежденные мною гвардейцы немедленно известили меня об этом.
Когда я ворвался к Марине Юрьевне, праздник был в разгаре, а на столе стояли все ритуальные блюда. Дверь, петли которой были накануне обильно смазаны, отворилась бесшумно, но выдало пламя свечей. Оно сразу заколыхалось, затрепетало, и все, кто находились в комнате, повернулись ко мне. А уже в следующее мгновение Марина — ну молодец, чертовка, соображает влет! — лихо смахнула со стола главное наглядное подтверждение пасхальной мессы — кулич. Правда, в отличие от головы руки Мнишковны сработали не столь виртуозно, и увесистый компромат, упавший под стол, через секунду бочком-бочком выкатился из-под него, направившись прямиком ко мне.
«Умница», — похвалил я подкатившийся к моим ногам колобок, но поднимать не торопился, продолжая сурово взирать на собравшихся в комнате. А за моей спиной безмолвно стояли аж пятеро гвардейцев — будущие свидетели-видоки.
Немая сцена продлилась недолго. Первым из ступора вышел ясновельможный, принявшийся путано пояснять, что это угощение принесли для него, а наияснейшая Марина Юрьевна тут совершенно ни при чем. Я продолжал молчать, позволив себе в качестве красноречивого комментария его слов кривую саркастическую ухмылку. Лишь дождавшись, когда он выдохнется, я задал вопрос, но адресовал его не Мнишку.
— Отец Бенедикт, а вы также станете утверждать, что это предназначено для ясновельможного пана, или в столь святой для католической церкви день солгать не осмелитесь, ибо ложь — всегда ложь, даже если она говорится схизматику.
Объемная фигура в черной рясе не пошевелилась. Зато вторая, по соседству с ней, подала голос:
— Что вы намерены со всем этим делать?
— Для начала я собираюсь вернуть
Те дружно закивали головами.
— Чудненько. О том, что болтливой Варваре на торгу язык оторвали, тоже помните? — на ходу переделал я известную поговорку.
И вновь последовали дружные кивки.
— Тогда прикройте дверь с той стороны, а мне пока надо кое о чем потолковать с паном Мнишком и его дочкой. — Эпитет «наияснейшая» я опустил, лишнее.
Дверь закрылась. Ясновельможный одобрительно кивнул, торопливо вытер пот и вновь открыл рот, желая разразиться очередной тирадой, но я не позволил. Глядя на Каспера, Франциска и Бенедикта, я вежливо заметил:
— То, на чем я вас прервал, вы сможете возобновить через полчасика, а то и раньше. Но пока наш разговор должен пройти без свидетелей.
Я и впрямь уложился гораздо раньше. Нет, если бы передо мной был один ясновельможный, возможно, беседа растянулась бы и на три часа, ибо тот все время пытался оправдать свою дочь, в смысле соврать половчее. Но Марина сама оборвала отца, когда он сунулся с липовым истолкованием пребывания в ее покоях монаха, ксендза, отца иезуита, кулича и прочих наглядных атрибутов пасхального праздника.
— Мы у него в руках, — зло прошипела она отцу.
— Это точно, в руках, — благодушно подтвердил я и продолжил излагать свое предложение.
Сводилось оно к игре в «молчи-молчи». То есть пока пан Мнишек голосует на Опекунском совете так, как угодно Годунову и мне, я держу рот на замке и не оповещаю народ, что венчанная на русское царство Марина Юрьевна — тайная католичка, отнюдь не собирающаяся менять свою веру. Но едва ясновельможный начнет протестовать против какого-либо предложения, я рассказываю о его дочери всю правду. Впрочем, не сразу. Я и тут останусь великодушным, для начала напомнив о нашем уговоре — вдруг человек просто запамятовал о нем.
— Но я полагаю, все предложения, кои будут вынесены на обсуждение, ни в малейшей степени не затронут… — вновь начал пан Мнишек, но был в очередной раз перебит дочкой.
— Мы согласны! — выпалила она, буравя меня потемневшими от злости глазами.
— Вот и чудненько, — улыбнулся я ей. — Тогда я вас покидаю. Можете праздновать дальше.
И вышел.
Как выяснилось на следующий день, это был последний гвоздь, вбитый в каркас той конструкции, которую я сколотил, ибо отныне в Опекунском совете наступила тишь, гладь и божья благодать. Думаю, Годунову, когда он появится в Москве, останется умилиться воцарившемуся дружному согласию всех присутствующих.
Разумеется, времени на заседания стало уходило гораздо меньше, и я преспокойно успевал реализовать многие свои идеи. Особенно это касалось стрельцов и их учебы. Но не только. Времени вполне доставало и на то, чтобы затеять в Кологриве строительство первой на Руси мануфактуры по изготовлению валенок. Кострома-то далеко, пока довезешь, влетит в копеечку, а продавать на месте — спрос невелик. Не распробовал народец всех преимуществ новой зимней обуви. Заодно начал подумывать о постройке нового стекольного завода где-нибудь в Подмосковье.