Битвы за корону. Три Федора
Шрифт:
И самое главное – крымский хан. Надо пользоваться удобным случаем, ведь «гостить» ему у нас предстоит недолго. От Москвы до Смоленска, как я говорил, четыре сотни верст с небольшим. Допустим, его орда отмахает по сотне за сутки, не тронув ни одной русской деревни. Получалось, через четыре дня они перейдут наши рубежи. Ну и гонец затратит на обратную дорогу столько же. Итог: на девятый день хана придется отпускать. Один из дней прошел, сегодняшний тоже не в счет, выходит, осталось шесть. Всего шесть для заключения союзного договора. Маловато, но если как следует постараться, можно попытаться уложиться.
Но это еще предстояло
И вывод. Мол, князь Мак-Альпин – воевода первостатейный, герой, богатырь и все такое, никто не спорит, но здесь в своих рассуждениях дал явную промашку. А впрочем, теперь это дело не его, но более солидных мужей, кои все учинят в лучшем виде.
Ишь, как лихо закрутил. А впрочем, правильно. Надо ж показать свою нужность и необходимость. Заодно и мне мое место указать.
Молчи, щенок! Знай, бейся на кулачках,
О деле ж дай старейшим говорить! [50]
50
А.К. Толстой «Царь Федор Иоаннович».
– Поручи мне, государь. Ей, ей, управлюсь! – горячо заверил боярин, попутно не забыв напомнить и про свои «тяжкие труды» с подсчетом деньги. Дескать, ему тоже несладко пришлось, но ведь не оплошал. И тут не подведет, сумеет заставить Кызы, примучит его, и никуда хан, опасаясь за жизнь своего сына, не денется.
Поддержали его и остальные. Причем, как и на заседаниях месячной давности, вскоре тема про хана и что с ним делать оказалась второстепенной, а на первый план вылезла моя личность. Ох, как мне это знакомо! Отличие лишь в том, что происходило на заседании Боярской думы, а не Малого совета, да и критиковали мягко, доброжелательно, вначале похвалив героизм и отвагу, как мою, так и гвардейцев, после чего следовало «но». Одно худо, сам все норовлю провернуть, не посоветовавшись ни с кем, и при этом зачастую упускаю весьма важное.
Дескать, последнюю затею я хоть и славно учинил, однако уж больно великой опасности подверг государя, под пули со стрелами его подставив. А вот если бы поначалу обговорил свою задумку с ними, глядишь, они бы непременно подсказали что-нибудь более безопасное для Федора Борисовича. Но нет, завел обычай молчком да молчком, ровно один умный, а остальные никуда не годны.
– Да что мы, когда он и государю не счел нужным ничего поведать, – встрял толстяк Иван Иванович Годунов, которого с моей легкой руки теперь за глаза называли не иначе как губошлепом. – Не дело таковское самоуправство учинять, княже, ей-ей не дело.
«И когда успел подслушать наш разговор с Федором?» – мрачно подумал я и вновь невольно покосился на Годунова, продолжавшего
Признаюсь, стало не по себе. Неужто начинается все по старому, как месяц назад?! Как-то рано. Или Марина успела поработать? Но я же не возражал на ее сегодняшнюю просьбу. Странно.
Меж тем критиканы, подбадриваемые кивками государя, стали понемногу расходиться. Только Сабуров с Нагим вякнули что-то в мою защиту, да Татищев с Салтыковым попробовали напомнить, что нынче обсуждается совершенно иной вопрос. Зато остальные…. Гав-гав, гав-гав. Постепенно заливистый лай поменял тональность. Рык послышался. Троекуров вставил пару слов о том, что если б ему поручили спасение государя, он бы спроворил поимку хана иначе и куда лучше. Эх, какой ловкий. Прямо заяц в крыловской басне: «Да я семь шкур с него спущу и голым в Африку пущу!» Репнин и вовсе высказал подозрения: не было ли у князя в его безумной затее тайного умысла. Ведь не миновать Федору Борисовичу лютой смертушки, ежели бы вседержитель в своей милости не сохранил его.
В это время вернулся Власьев с каким-то листом бумаги, каковой и вручил Годунову. Тот кивнул, принимая его, и углубился в чтение, но ненадолго. Едва воцарилась тишина, как он поднял голову и спокойно спросил:
– Боле нет желающих словцо поведать? Нет? Ну и ладно. Я вот послушал вас и помыслил, что коль вы все про князя Мак-Альпина заговорили, то и мне от вас отставать не след. Тут мне, – он помахал листом в воздухе, – Афанасий Иванович список принес, а в нем указано в каких острожках воевод нехватка. Что, князь, – повернулся он ко мне, – готов ехать в Мангазею?
«Так и есть – сбылись мои догадки», – вздохнул я.
Удивляло одно – слишком быстро. Думал, с месячишко, не меньше, все нормально должно быть, а поди ж ты, и недели не продержался. Впору снова Крылова цитировать. Как там у него?
Когда у нас беда над головой,
То рады мы тому молиться,
Кто вздумает за нас вступиться;
Но только с плеч беда долой,
То избавителю от нас же часто худо… [51]
51
И.А. Крылов «Крестьянин и работник».
Но деваться некуда. Лучше бы, конечно, Кострома, благо, что Мангазею я в своих мечтах приготовил Романову, но ничего не попишешь. Теперь придется самому переделывать слова Гоголя под тамошние красоты. Знаете ли вы полярное сияние? Нет, вы не знаете полярного сияния. Всмотритесь в него. С середины неба….
Ох и распишу, доказывая, что прелести украинской ночи не идут с ним ни в какое сравнение. Аж на сотне листов накатаю, благо, времени все равно девать некуда.
«Ах, да, – спохватился я. – Мне ж спасибо надо сказать… за подарочек».