Битые козыри
Шрифт:
— Я не могу приступить к делу, не выразив вам благодарность моей семьи и всех гостей Кокервиля за разоблачение заговора, который мог иметь катастрофические…
— Один из руководителей заговора — ваш отец, — напомнил Лайт.
— Да, мы с прискорбием узнали, что два, к счастью, теперь уже обезвреженных злоумышленника воспользовались старческим слабоумием моего отца и попытались совершить величайшее злодеяние. Вам лучше, чем кому-либо, известно, что врачи установили полную невменяемость моего отца. Его наследником стал я. Как хозяин Кокервиля и владелец всех других ценностей, принадлежащих нашей семье, я унаследовал и ответственность перед
— Что вы хотите?
— Теперь, после того как вы совершили свой подвиг, я считаю, что Кокервилю должны быть возвращены нормальные условия связи с внешним миром, право свободного передвижения, выезда и въезда.
— Нет. Что еще?
— Почему?
— Не считаю нужным объяснять в личной беседе. Узнаете вместе с другими.
— Но вы нарушаете основные права демократического общества, доктор Лайт! — не сдержав гнева, воскликнул Кокер. — Мало того, что вы проникли в частное владение, вы попираете неприкосновенность личности, свободу общения, обмена мыслями.
— У меня нет времени дискуссировать о правах и обязанностях личности. Как ими можно пользоваться, показали ваш отец и генерал Боулз.
— Я прошу разрешить мне выехать отсюда, чтобы я мог выполнить свой долг перед держателями акций и всеми людьми, занятыми на моих предприятиях.
— Нет, Время нашего разговора истекло.
— Одну минутку, доктор Лайт! Я не хочу, чтобы вы считали нашу семью неблагодарной. За ваши неоценимые заслуги перед всем человечеством я уже распорядился оформить дарственный акт на Кокервиль. Отныне он будет принадлежать вам. Мы немедленно очистим его территорию, предоставьте нам лишь возможность отсюда выехать.
Это была грубо предложенная взятка. Лайт на секунду задумался и сказал:
— Дар принимаю. Но все мои распоряжения остаются в силе.
С той минуты, когда Лайт появился в диспетчерской, никаких изменений здесь не произошло. ДМ и мими поддерживали нормальную работу всех служб космического комплекса. Электрическая энергия передавалась без проводов на местные подстанции для питания силовых, гравитационных и прочих систем. Лайт не вмешивался в привычный распорядок жизни Кокервиля, если не считать введенных им ограничений, и не интересовался самочувствием его обитателей.
После эвакуации женщин с детьми, больных и пожелавших уехать из числа принудительно доставленных количество гостей уменьшилось ненамного. Оставалось больше ста тысяч крупнейших деятелей бизнеса, военачальников, политиканов, а также ученых, посвятивших свою жизнь проблемам наиболее эффективного уничтожения людей. Каждый из них, пока был отрезан от своих единомышленников, от средств связи, от военных баз, лабораторий, парламентских трибун, прикидывался безобидным существом. Но Лайт отчетливо представлял себе конфигурацию и расцветку эмоциональных ветвей, непомерно разросшихся у них в условиях «свободного предпринимательства».
Самые разумные выводы интеллекта были бессильны перед этими затаенными, но готовыми к действию чувствами агрессии, мести, властолюбия, стяжательства. Стоит гостям Кокера попасть на Землю, и куда денутся их нынешняя покорность и беспомощность. Каждый снова станет злым и опасным врагом, располагающим неограниченными возможностями наносить вред. Нет, никого из них Лайт пока не собирался выпускать. Он ждал.
События в Кокервиле подтвердили
Как и предполагал Лайт, у людей пришли в крайнее возбуждение инстинкты самосохранения обоего рода — и личного, и видового. Особую мощь приобрели альтруистические эмоции, а, опираясь на них, главенствующими стали мысли, рождавшиеся на высших ступенях Инта, — выводы ясного, глубокого разума. Но Лайт слишком хорошо знал зыбкость душевных состояний, чтобы считать победу интеллекта окончательной. Ведь столько в мозгах гнездилось словесного мусора, националистических и религиозных суррогатов мысли, столько противоположных представлений о свободе, престиже, чести…
32
Пятый день жил Гарри Лайт в качестве предтечи будущего чева. Но ни привыкнуть к новым условиям бытия, ни понять до конца, что произошло и продолжает происходить с ним, не мог.
Все, что было вычислено Минервой и теоретически предсказано им самим и Милзом, осуществилось. Он действительно только помнил, что люди испытывают чувства голода и жажды, а сам не ощущал ни того ни другого. Он знал, что все живое время от времени требует отдыха, сна, а сам ни разу не сомкнул глаз, и мысль его работала с той же ясностью, которую обрела после того, как он очнулся в камере синтеза. Неутомимыми стали его витагеновые мышцы. Его глаза видели больше и лучше, чем прежде. Его слух улавливал звуки, доступные только немногим животным.
И в то же время каждый час приносил нечто новое, непредвиденное. Когда при первом знакомстве со своей новой голограммой он увидел неожиданное — мысли-чувства, это удивило и обрадовало, но они с Милзом не имели времени ни обсудить, ни оценить открытие. А теперь, когда Лайт постоянно перерабатывал информацию с быстротой ДМ и принимал решения, эти мысли-чувства ставили перед ним одну загадку за другой.
Увидев, как переворачиваются и уходят на дно подводные лодки, Лайт с удивлением отметил, что его мысли в эти минуты пронизаны чувством удовлетворения. Откуда оно взялось? Ведь структуры инстинктов, порождавших поощрительные эмоции, должны были отмереть. Им просто нет места в мозгу существа, не нуждающегося в самосохранении. По всем расчетам, только интеллект должен был обеспечивать целенаправленное и разумное поведение. И никаких сомнений в правильности этих расчетов быть не могло.
Допрашивая Боулза и Торна, Лайт знал все, что творилось в их обезображенных мозгах. Он помнил, какую грозную опасность олицетворяют эти люди. Стремясь обезвредить их, он руководствовался только разумом, не испытывая ни ненависти, ни презрения. Каждое его суждение было подсказано логикой, ясным предвидением последующих действий.
И все же… Даже эти, казалось, совсем уже бесстрастные мысли были неотделимы от чувств беспощадности к своим собеседникам и тревоги за судьбу их возможных жертв. Если бы дополнительная информация подсказала ему, что единственно рациональное решение — физически уничтожить всех заговорщиков, он сделал бы это с тем же удовлетворением.