Бизнес-приключения. 12 классических историй Уолл-стрит
Шрифт:
Не в силах повлиять на ход Вьетнамской войны и проконтролировать ее воздействие на состояние мировых финансов, руководители центральных банков продолжали лихорадочно искать иной выход. Через две недели после временного разрешения долларового кризиса представители десяти промышленно развитых стран мира собрались в Стокгольме и согласились (за исключением Франции) поэтапно создать новую денежную
Когда начал развертываться заключительный акт — после девальвации фунта, но до начала золотой лихорадки и паники, — я побывал на Либерти-стрит и повидался с Кумбсом и Хэйсом. Кумбс выглядел смертельно уставшим, но было заметно, что он не впал в отчаяние после трехлетней, временами казавшейся безнадежной борьбы. «Я не думаю, что битва за фунт напрасна, — сказал он. — Мы выиграли три года, а Британия смогла укрепить свою экономику. Если бы девальвация состоялась в 1964 году, то, скорее всего, инфляция, рост зарплат и цен съели бы все выгоды и отбросили бы ее на исходные позиции. За эти три года, кроме того, мы много выиграли от международного валютного сотрудничества. Один бог знает, что случилось бы, если бы в 1964 году произошла девальвация. Без трех лет международных усилий, этих арьергардных боев, фунт упал бы еще глубже, что привело бы к куда более тяжким последствиям, чем те, с которыми мы имеем дело сейчас. Надо помнить: в конечном
Хэйс выглядел так же, как и в нашу предыдущую встречу полтора года назад — спокойным и невозмутимым, как будто все это время только и делал, что читал книги о Корфу. Я спросил, придерживается ли он до сих пор своего принципа не задерживаться на работе в сверхурочное время. Едва заметно улыбнувшись, он ответил: принцип этот давно подчинен целесообразности, так как кризис фунта в 1967 году, по сравнению с которым кризис 1964 года показался детской игрой, заставил забыть о продолжительности рабочего дня. А потом последовал еще и кризис доллара!.. Но были у этих событий и благоприятные последствия: нагромождения драматических сюжетов пробудили у миссис Хэйс интерес к банковскому делу и даже поколебали место бизнеса в шкале ценностей Тома.
Когда Хэйс заговорил о девальвации, я понял, что его безмятежность — всего лишь маска. «О да, я и в самом деле разочарован, — тихо произнес он. — В конце концов, мы работали как черти, чтобы это предотвратить. И мы почти сумели. На мой взгляд, Британия могла получить из-за рубежа достаточную помощь, чтобы удержать цену фунта. Это можно было сделать и без Франции. Британия выбрала девальвацию. Конечно, есть шанс, что девальвация, в конечном счете, обернется успехом. То, что все эти события пошли на пользу международному сотрудничеству, не вызывает ни малейшего сомнения. Мы с Чарли Кумбсом чувствовали, что тогда, в ноябре, во Франкфурте, у всех, как и у нас, было ощущение, что настало время взяться за руки. Но пока… — Хэйс сделал паузу, и, когда заговорил снова, голос его был исполнен такой силы, что я явственно понял: для него девальвация — не тяжелая профессиональная неудача, а поверженный кумир и утраченный идеал. — В тот ноябрьский день, когда курьер принес мне секретный британский документ с информацией о решении девальвировать фунт, я почувствовал себя физически плохо. Фунт никогда не станет прежним, никогда не завоюет прежнего доверия в мире».