Black Sabbath. Симптом Вселенной
Шрифт:
Впрочем, ничего из этого не помешало фанатам толпами валить на новые американские гастроли — репутация Sabbath как монолитной, мрачной группы уже опережала их самих. В американском турне в поддержку Black Sabbath Vol. 4, начавшемся в июле, с группой ездил личный торговец кокаином.
— Он просто приезжал, — рассказывал Оззи, — и у него с собой были, бл*дь, килограммы этого дерьма. Как-то раз я зашел к нему в комнату, открыл его сумку, а там были пакетики с чистым коксом, разбавленным коксом, разными сортами кокса. Я взял один пакетик, а под ним лежал револьвер! Я подумал: «Попахивает плохими новостями!»
Кроме
— В общем, мы все пришли и сказали: «Уйди, пожалуйста», а она говорит: «Нет! Почему вы меня гоните? Я делаю лучшие минеты на всем Западе. Вы что, мне не верите?» Мы не хотели сделать ей больно, мы вообще нихрена не понимали, что сказать или сделать, и, в конце концов, пригрозили, что все вчетвером обоссым ее, если она не уйдет, и она ушла. — Оззи печально вздохнул. — Концерты, бары, гостиницы, радиоинтервью… они были везде, где и мы. Ну, и мы, конечно, от этого пострадали. Триппер, мандовошки — в общем, чем мы только не болели. Приходилось лечиться — болезненные уколы в жопу толстыми шприцами с пенициллином…
Впереди их ожидало множество американских гастролей, как и самой разнообразной боли в заднице, но концерты 1972 года стали последними перед тем, как началось разложение, и из-за проблем с деньгами и наркотиками группа лишилась своей первоначальной творческой искры. После всех своих злоключений в Америке они окончательно потеряли невинность. Критики теперь часто называли Black Sabbath «музыкой-депрессантом», идеальным саундтреком для поколения «Кваалюда» и красного вина, ребят, ждавших своей очереди во Вьетнам в начале семидесятых и ходивших на американские концерты Sabbath. Все более неуправляемая американская публика делала все, чтобы соответствовать этому имиджу. В 1972 году в «Голливуд-Боуле» Айомми настолько разозлился из-за неполадок с аппаратурой, что подошел к большой колонке и свалил ее пинком.
— А потом я отошел, а сзади меня стоял какой-то незнакомый парень с огромным кинжалом! Он собирался меня пырнуть! Он пробрался мимо охранников, был одет во все черное. Оказалось, что это какой-то не то сатанист, не то религиозный фрик, и, в общем, он собирался меня пырнуть. Я его даже не видел. Я отошел, охранники накинулись на него, свалили на пол, а я все равно его не увидел! А после концерта я пришел в гримерку, а мне говорят: «П*здец!» Я такой: «Что?» Я действительно как-то немного испугался, но, по-моему, мы тогда принимали столько наркотиков, что в целом было по фигу, понимаешь? «О, кто-то пытался меня зарезать? Да ох*еть теперь! Дайте-ка еще дорожку!»
Со дна колодца послышались еще несколько смешков.
Группа пыталась как-то рационально объяснить воздействие, которое их музыка оказывала на аудиторию. В разговоре с Майком Сандерсом из журнала Circular за неделю до выхода нового альбома Гизер заявил: «Люди чувствуют зло, но никто и никогда не поет о страхе и зле. Ну, в мире
— К нам на концерты приходили всякие сатанисты, ведьмы и прочие, а потом шли в нашу гостиницу. Мы в ту пору всегда бронировали для группы целый этаж. Приходили в гостиницу, а там двадцать человек сидят в коридоре, все в черном, все держат черные свечи и поют что-то непонятное. Они все стояли прямо перед нашими номерами, и мы такие: «Охренеть, что делать-то?» В общем, мы сказали друг другу «спокойной ночи», а потом пошли в номера — ну, знаешь, наклонились над ними, перешагнули и заперли двери, — и позвонили друг другу. «Что нам делать с этой толпой снаружи?» В общем, мы синхронизировали часы, а потом одновременно вышли из номеров, задули им свечи и спели «С днем рождения». Они были в таком шоке, что просто встали и ушли! Да так быстро! Но выбор был небольшой: либо так, либо охрану вызывать.
Вечные аутсайдеры, слишком нервные и напряженные, чтобы завести настоящих друзей, типичные недоучки-англичане из рабочего класса, так и не разобравшиеся, в какую спину какой нож надо тыкать, — они просто принимали все больше наркотиков, чтобы пережить все эти скучные мучения.
— Мы просто были не из таких групп — ну, знаешь, «о, мы идем ужинать с гребаным президентом Такого-то лейбла». Но, конечно, нам все равно приходилось ходить на такие мероприятия, и в половине случаев нам вовсе не хотелось этого, — говорил Тони. — Мы закидывались наркотиками и шли туда. И, конечно, все остальные их тоже принимали, мы в то время об этом не знали, но это было так! Мы знакомились с самыми разными людьми, а позже узнавали, что они тоже принимают, просто поверить не могли.
Они чувствовали себя намного уютнее, пуская фейерверки в коридорах гостиницы или просто напиваясь и накачиваясь наркотиками до беспамятства. Тем не менее даже среди четверки наметилось четкое разделение. Когда им еще приходилось делить комнаты на гастролях, Билл и Гизер жили в одной комнате, а Тони и Оззи — в другой. Теперь же, когда все могли позволить себе отдельные номера, ближе всех сошлись Билл и Оззи, главные торчки группы. А Тони и Гизер, основные авторы песен, сформировали собственный особый союз.
— Все потому, что мы с Биллом оба были обдолбанные, пьяные е*анаты, которые постоянно творили всякую х*йню.
Тони и Гизер, по его словам, «тоже принимали наркоту и бухали, но у них была своя атмосфера. Не, я серьезно, я мог бы написать целую книгу о похождениях Оззи Осборна и Билла Уорда. Он тыщу раз спас меня от удушья», — сказал он, имея в виду их новейшую тогда гастрольную моду — поедание горстями популярных тогда «красненьких», мощного барбитурата под названием «Секонал».
— Они были просто чудесными, — саркастически добавил он. — Принимаешь «красненьких», и… — Он резко опустил голову, притворяясь, что потерял сознание. — Ждешь, пока не стукнешься головой. Ты бухаешь, кто-нибудь к тебе подходит и говорит: «Хочешь красненького?» И, конечно, ты отвечаешь: «О, круто!» А потом через тридцать минут отрубаешься часов на двенадцать. Я принимал от четырех до шести этих хреновин зараз. Большие, 100-миллиграммовые пилюли.