Блага земные

Тугушева Майя Павловна

— Иди за мной, — скомандовал он.

Он повел меня в темноту к тем самым машинам, которые я только что видела в окошко. Одна из них оказалась длинной и вроде расплющенной. Я не успела разглядеть ее как следует. С одной стороны — там, где сидят пассажиры, — ручки передней и задней дверей были скреплены цепочкой и заперты на висячий замок. Пришлось протискиваться между другими машинами, чтобы подобраться к ней с другой стороны. Джейк открыл дверь и втолкнул меня на сиденье.

— Подвинься, — сказал он. Я посмотрела на него. — И чтобы никаких глупостей. Дверцу я запер на цепочку

от мужской уборной.

Я подвинулась. Машины ведь тоже замкнутое пространство, даже если дверцы не заперты, а тут и задохнуться недолго, подумала я, с этими плюшевыми, пропахшими пылью чехлами и узкими окнами. Никаких подголовников. С зеркальца свешивались две огромные полумаски из меха.

— Что это за машина? — спросила я.

— Нищие не выбирают, — отрезал Джейк, — Все остальные без ключей.

Он сел за руль и стал осторожно прикрывать дверь — она закрылась почти бесшумно. Тогда он перевел дух и с минуту сидел неподвижно.

— Теперь вопрос, заведется ли она, — сказал он.

Шорох нейлона, поворот ключа. Нехотя заработал мотор. Джейк дал задний ход, и я увидела, как уплывает стоявшая перед нами машина. Я не умею водить, поэтому я продолжала смотреть вперед. Как вдруг, совершенно неожиданно — бум! — мы ударились обо что-то. Я резко обернулась, но так и не разглядела, на что же мы налетели. Похоже, на почтовый ящик. На что-то дребезжащее.

— Вот черт! — выругался Джейк и, переключив скорость, с ревом выехал на улицу.

Но даже это не заставило никого броситься за нами вдогонку. По крайней мере я никого не заметила, хотя все время глядела назад.

— Понимаешь, не хотел тормозить, — объяснил Джейк, — чтобы не включать задний свет.

Но едва мы оттуда выбрались и влились в вечерний поток, он включил фары и откинулся на спинку сиденья. Трудно поверить. Значит, вот как это делается? Так просто?

— Господи, — сказала я, — вот уж никогда не думала, что у преступников такая легкая жизнь.

Он искоса посмотрел на меня:

— Что? Какая жизнь?

Я не ответила, не хотела затевать спор. Некоторое время мы ехали прямо. Потом свернули направо. Миновали очередь возле ресторана.

— Вот умора! — сказал он. — Значит, ты решила, что я преступник?

— Хм…

— Думаешь, я мошенник какой-нибудь?

Лучше не напоминать ему об ограблении банка; я одернула юбку и положила сумку на колени. Мы повернули налево. Дома стали попадаться все реже.

— Значит, ты считаешь так?

— Не знаю, кто вы такой, и меня это совершенно не интересует, — сказала я.

Он остановился перед светофором, покусывая нижнюю губу. Не удивительно, что она у него так потрескалась. Когда дали зеленый свет, машина рванулась вперед, словно вспомнила вдруг о чем-то. Завизжали покрышки, запрыгали перед зеркалом меховые маски.

— Дело в том, что я автогонщик, — сказал Джейк. Я подумала, что он подсмеивается над своей манерой вести машину, но лицо его оставалось серьезным. — Я участвовал во многих автородео в нашем округе: в Хейгерстауне, на Потомаке… В Мэриленде их устраивают чуть ли не каждый день.

— Каждый день? Автородео?

— В прошлом году я выиграл три раза. Но обычно мне больше везет.

—

А я-то думала, автородео бывает только по субботам и воскресеньям. Так вот чем вы зарабатываете себе на жизнь.

— Чем и сколько я зарабатываю — мое дело.

— Я хотела сказать…

— Если понадобится, могу наняться на несколько дней в автомастерскую или любое другое место. Но по душе мне только гонки. Понимаешь, живет во мне этот идиотский дух разрушения. Хлебом не корми. Терпеть не могу спокойной жизни: сидишь в каком-нибудь доме, связан по рукам и ногам, жена, дети, золотые рыбки… То ли дело, когда под рукой надежный, крепкий «форд» образца шестьдесят второго — шестьдесят третьего года или что-нибудь в этом роде. Раздолбаешь все вокруг в пух и прах. А потом ка-ак врежешься в землю, машина — в лепешку. По мне, лучше не бывает. — На полном ходу он объехал какое-то мертвое животное. — А ты небось подумала, что я преступник?

— Да, но…

— Хочешь знать правду? — Я выжидающе молчала. Он посмотрел на меня и отвел глаза. В темноте трудно было разглядеть выражение его лица. — Беда вот в чем: я жертва импульса.

— Жертва чего?

— Импульса.

— Вот как!

— Так говорил один мой дружок. Оливер его звали, Оливер Джеймисон. Этого головастого типа я заприметил в колонии. Тогда мы были еще сосунками. Понимаешь, ему все — море по колено. Посадят его под замок, а он вытаскивает книгу и давай читать, вот какой парень. Я, стоит мне попасть за решетку, становлюсь прямо как бешеный. Вот ей-ей! Бешеный. На все готов, только бы удрать. Взять хотя бы эту самую колонию: я сломал там щиколотку, когда прыгал из окна уборной священника. И с этой сломанной щиколоткой бежал до леса. А всего-то мне оставалось отсидеть еще какой-нибудь месяц. Вот тогда этот самый Оливер и сказал так про меня. Когда меня притащили обратно, он сказал: «Ты жертва импульса, Джейк». И это застряло у меня в башке. «Ты жертва импульса», — сказал он мне.

Он свернул на небольшое шоссе. Машины двигались по нему всего в два ряда. Мотор угрожающе зарычал.

— Сильные, они замков не боятся, — продолжал Джейк. — Вот Оливер умел держать себя в руках. Нравился он мне. Я называл его по инициалам — О. Д. Он любил устраивать взрывы. Знаешь, эти детские шуточки — взять да подбросить бомбу в почтовый ящик. И бомбы эти он делал сам. Сообразительный был парень. Когда они увидели, что он наделал этими бомбами, химическая фирма предложила ему стипендию, но он, конечно, послал их ко всем чертям. И правильно, по-моему. Одно дело — получать удовольствие, взрывать почтовые ящики. Другое — вкалывать на химическую фирму.

Водитель встречной машины мигнул фарами — наверняка, чтобы Джейк выключил дальний свет. Но Джейк, казалось, не обратил на это внимания.

— Я ему тогда сказал, — продолжал он, — «Импульс импульсом, а обстоятельства тоже много значат». Возьми хотя бы сегодняшний день. С самого начала неудача за неудачей. Не рассчитал время. Потом какой-то болван вытащил пистолет. Понимаешь, о чем речь? Везет мне как утопленнику. Невезучий я.

— Не понимаю, почему вы так считаете, — вставила я.

— Как почему?