Благие намерения

Бергман Ингмар

Юхан Окерблюм.Если вы воспользуетесь этим биноклем, то увидите там внизу, за поворотом железной дороги, здание станции. Приглядевшись повнимательнее, можно различить запасной путь. Понимаете, кандидат, я обычно забавляюсь, проверяя время прибытия и отбытия. Вот тут у меня расписание всех поездов — и скорых, и пассажирских, и товарных. Я смотрю и сравниваю. Небольшое развлечение на старости лет для человека, чья профессиональная жизнь была связана с рельсами и паровозами. Помню, еще будучи

маленьким мальчиком, я просил разрешения посмотреть на поезда на станции — мы в то время жили в Хедемуре. Нет ничего прекраснее этих новых паровозов, которые Начали делать немцы, — Ф-17 или как их там называют. Да ( кашель) ,вас, наверное, не слишком интересуют паровозы.

Хенрик( сбитый с толку) .Я никогда не думал 6 паровозах в таком ключе.

Юхан Окерблюм.Ну, конечно, конечно. Кстати, как дела с учебой?

Хенрик.С тем, что мне интересно, справляюсь. А с тем, чего я не понимаю, приходится потруднее.

Юхан Окерблюм.Так, так. Подумать только, сколько надо заниматься, чтобы стать пастором. Трудно поверить.

Хенрик.Что вы имеете в виду, господин инженер?

Юхан Окерблюм.Да, что я, собственно, имею в виду? Ну, с точки зрения нейтрального гражданина можно было бы подумать, что быть священником — в общем-то, больше вопрос таланта. Нужно быть — как это называется? — ловцом душ.

Хенрик.Прежде всего надо иметь убеждение.

Юхан Окерблюм.Какое убеждение?

Хенрик.Необходимо быть убежденным в существовании Бога и в том, что Иисус Христос — его сын.

Юхан Окерблюм.И именно в этом вы убеждены?

Хенрик.Имей я более острый ум, возможно, я бы и подверг мое убеждение сомнению. У по-настоящему гениальных религиозных деятелей непременно бывают периоды жестоких сомнений. Порой мне хочется быть сомневающимся, но увы. Я довольно наивный человек. У меня детская вера.

Юхан Окерблюм.В таком случае вы не боитесь смерти? Например?

Хенрик.Да, не боюсь, но робею.

Юхан Окерблюм.Значит, вы верите, что человек воскреснет к вечной жизни?

Хенрик.Да, в этом я твердо убежден.

Юхан Окерблюм.Черт побери! И отпущение грехов? И причастие? Кровь Иисуса пролита ради тебя? И кара? Ад? Вы, стало быть, верите в своего рода ад, судя по всему.

Хенрик.Так рассуждать нельзя: вот в это верю и в это тоже, а в то не верю.

Юхан Окерблюм.Да, да, естественно.

Хенрик.Архимед сказал: дайте мне точку опоры, и я переверну земной шар. Для меня точка опоры — причастие. Этим Бог через Христа заключил

соглашение с людьми. И мир изменился. Кардинально и решительно.

Юхан Окерблюм.Так, так. Это вы сами придумали? Или где-нибудь прочитали?

Хенрик.Не знаю. Это так важно?

Юхан Окерблюм.Ну ладно, а вся окружающая нас чертовщина? Как она соотносится с Божьим соглашением?

Хенрик.Не знаю. Кто-то сказал, что мы довольствуемся слишком короткой перспективой.

Юхан Окерблюм.Осмелюсь заметить, что ваши ответы весьма точны. Как у настоящего иезуита. И когда же вы завершите учебу?

Хенрик.Если все пойдет как должно, я получу сан через два года. И почти сразу же приход.

Юхан Окерблюм.Не очень-то жирно для начала, а?

Хенрик.Не слишком.

Юхан Окерблюм.Недостаточно, чтобы создать семью? А?

Хенрик.Церковь предпочитает, чтобы молодые священники женились пораньше. Жены играют важную роль в делах прихода.

Юхан Окерблюм.И сколько же им платят?

Хенрик.Насколько я знаю, ничего. Жалованье пастора — это одновременно и жалованье его жены.

Юхан Окерблюм поворачивает голову к ослепительному летнему свету, лицо у него серое, щеки ввалились, мягкий взгляд за стеклами пенсне заволокло пеленой физической боли.

ЮханОкерблюм. Что-то я вдруг страшно устал, должен ненадолго прилечь.

Хенрик.Надеюсь, я не причинил вам каких-то неудобств.

Юхан Окерблюм.Нет, никоим образом, мой друг. Больной человек, редко размышляющий о конце, может, по вполне понятным причинам, испытать определенное потрясение от разговора о смерти.

Юхан Окерблюм, приветливо глядя на Хенрика, делает ему знак, чтобы тот помог ему встать с кресла. Точно по мановению волшебной палочки появляются фру Карин и Анна, которые и берут на себя заботу о транспортировании больного.

Дабы Юхану Окерблюму не приходилось подниматься по лестнице на второй этаж, ему устроили спальню в бывшей детской, самой солнечной комнате в доме. Он опускается на кровать, под правым коленом — подушка. Приспущенная маркиза окрашивает комнату в нежно-розовый цвет. Окно открыто, шумят березы. От железнодорожного моста доносится гудок скорого поезда из Стокгольма, который не останавливается на этом полустанке. Юхан Окерблюм подносит к глазам золотые часы, проверяет. Карин стоит у изножья кровати, расшнуровывая ему ботинки. «Увы, — вздыхает Юхан Окерблюм, — не набрался я духу поговорить с нашим гостем. Абсолютно был не в состоянии поговорить с ним о том, о чем ты просила меня». — «Значит, придется мне», — отвечает Карин Окерблюм.