Благие намеренья
Шрифт:
– Ты пойдешь? – спросила она меня.
– Да, сейчас. Хочешь вина?
– С огромным удовольствием! Где оно?
– Возьми бокал на кухне. Бутылка вот, - я поднял зеленый сосуд вверх, показав его Кате.
Она прошла на кухню, взяла со стола свой бокал и попивая из него маленькими глотками божественный напиток, изобретенный древними тракийскими жрецами и научившими его изготавливать диких тогда еще греков, вернулась ко мне.
– Сейчас допью и пойду, - попытался оправдать я свою задержку.
– Не спеши. Ты довольно чистый, не то, что я… - Катя села с ногами рядом со мной.
Держа руку с бокалом возле своих губ, она прижалась ко мне, и я ощутил мокрое
– Ты сегодня меня поразила, - сказал я правду.
– Ты разочарован?
– Наоборот! Я возбужден!
Катя просунула руку между моих ног. Длинные пальцы сжали джинсовую ткань.
– Ты врешь, ты не возбужден. Хотя…, что-то я почувствовала…какой-то отклик был…
Джинсы на самом деле стали мне малы. Я стащил их и остался только в футболке. Катя легла мне на колени головой, а я стал гладить и целовать ее уже хорошо загорелую спину со следом от лифчика. Полотенце с нее давно соскочило и валялось на полу, больше не пряча от меня любимого тела прекрасной женщины, доселе хрупкой и беззащитной, но оказавшейся воровкой. Как только я подумал о ее настоящей профессии и вспомнил Катю у сейфа, меня сразу переполнило жгучее желание овладеть ею. Я смотрел на нее и видел прежнюю Катю, но картины сегодняшнего дня меняли ее образ, это были какие-то волны настроения. Катя будто знала, что со мной и в нужный момент усиливала мое безумие. Наша близость была намного слаще всяческих игр с переодеванием. Там ты понимаешь, что одежда – это внешние атрибуты и внутри человек остается прежним. Здесь же всё было наоборот. Внешне Катя совсем не изменилась, она была всё той же прекрасной молодой женщиной, что познакомилась со мной совсем недавно, а вот внутренне я увидел ее в другом свете, в качестве опасной, жёсткой и даже жестокой, хитрой взломщицы сейфов, королевы воров. Она не притворялась, она была именно такой. Это чувство напоминало детскую игру в перевертыши. Это когда один рисунок меняется в зависимости от того, как на него посмотришь. Сначала это лицо, а потом может оказаться какой-нибудь другой вещью. В школе мы на листочке чертили параллелограммы прорисовывая невидимые стороны. И внимательно смотря на них ощущали, что стороны меняются, ближняя становилась дальней и наоборот, дальняя - ближней. Так вот и с Катей у меня возникало такое же ощущение. То она была преступницей, то слабой девушкой. Эта переменчивость в моем сексуальном партнере, в моей любимой женщине зажигала напалмом меня и, я чувствовал, Катю тоже.
– А теперь иди в душ! – шутя приказала мне грязная воровка. – Ты потный и мокрый.
– Разве это не одно и то же? – спросил я, подставляя свое тело под ветер кондиционера.
– Нет, конечно! Потный – это вонючий, прости сильно пахнущий, а мокрый может быть и не пахнущий, и не грязный, а просто не вытиравшийся после душа или моря. Такой большой, а приходится тебе объяснять такие очевидные вещи!
– Ну, вот теперь все понятно, что я и вонючий, и мокрый! Иду в душ! – я встал и, светя своей наготой, ушел в ванную комнату.
Теплая вода приятно омывала мое истерзанное тело и уставшую душу. В этот раз Катя вымотала меня не на шутку, я не ожидал от нее такой страсти, мне казалось, что после утреннего опасного и тяжелого занятия у нее не хватит сил на меня, но я ошибся, ее силы только утроились.
Стоя под душем я критически осматривал себя. Конечно, я не походил под стандарт мужчин, которые уже в тридцать лет лысели, обзаводились семьями, женами, детьми и круглыми выпяченными животами. Я все еще был довольно строен, лохмат и одинок. Но в то же время я намного отставал от «спартанцев»
– Катя! Может мне начать ходить в качалку?! – крикнул я девушке, пытаясь перекричать шум воды из лейки.
– Дурак! Ты и так очень красивый!
– Правда?! – очень польщенный прокричал я вновь.
– Правда. Ну, и во-вторых, ты никогда не станешь Гераклом, - Катя открыла дверь в ванную и остановилась, смотря на меня, оценивающе рассматривая мои органы. Но она это сделала настолько шутливо, что я нисколько не смутился.
– Почему это? – удивился я, но не расстроился.
– У тебя кость узкая. На такой кости мясо много не нарастет. Да к тому же именно благодаря твоему телосложению, ты даже в своем возрасте худобой и стройностью напоминаешь юношу. Разве тебе этого недостаточно? Ты хочешь, чтобы через несколько лет мышцы одрябли, заплыли салом, и ты стал обычным пузатым мужиком?
– Нет, - умиротворенно заулыбался я.
– Ну, так и не выдумывай!
– Но женщинам же нравятся красивые атлеты?!
– Много ты знаешь, кто нравится женщинам! Если хочешь знать, то нам нравятся настоящие мужчины. И поверь настоящий мужчина не тот, что мужественен внешне! Мужская красота в духовной силе, в ответственности, доброте, смелости и заботе, это я поняла давно.
Она ушла и закрыла за собой дверь, оставив меня наедине с бегущими ручейками теплой воды и такими же маленькими, разнонаправленными мыслишками, бьющими тоненькими струйками.
Я постоял еще несколько минут и выключил воду. Тщательно вытершись, практически насухо, накинув на себя махровый халат, я вышел в комнату. Катя лежала на кровати, прикрыв только живот тонким одеялом и оставив все остальные части своего тела доступными для моего обозрения. Девушка совсем не шевелилась и издалека мне показалось, что Катя уснула. Но она не спала. Широко открытые глаза как-то совсем безжизненно уставились в потолок. Мне даже на долю секунды стало страшно, так как показалось, что она умерла. Потом я увидел, что грудь её поднималась и опускалась ровно, словно девушка спала. Я кстати замечал за ней такое состояние отрешенности от жизни. Мне казалось, что она просто куда-то уходит, а здесь, со мной, в этой реальности остается только её тело, живое, но совершенно бездушное.
Я тихонько прошлепал по прохладному полу к кровати и сел с краю, стараясь не тревожить отрешенное тело, а может и блуждающую душу. Катя не отреагировала на мое появление. Тогда и тоже прилег рядом на кровати, едва касаясь ее руки и ноги. Она опять не отреагировала и мне опять показалось, что она уснула.
– Ты спишь, - тихо спросил я.
– Нет.
– А хочешь вздремнуть?
– Нет.
На этом наша беседа прервалась. Катя не шла на контакт, поэтому было совершенно бесполезно заводить с ней какие-либо разговоры. Если она не хотела, то разговорить ее было нереально.
Я лег, поудобнее устроившись на спине, положил ногу на ее ногу, а ее руку взял в свою. Так мы лежали долго, может даже с полчаса, каждый думал о своем. О чем думала Катя мне неизвестно. Я же опять и опять прокручивал события того дня. Моя совесть порой невыносимо меня мучила, а порой она словно зубная боль утихала и на душе становилось легко и даже радостно. В конце концов тишина и покой, усталость физическая и моральная, ранний подъем, ровное дыхание любимого человека, - все это стали действовать на меня убаюкивающее. Я закрыл глаза и не заметил, как стал проваливаться в вечность.