Благие пожелания
Шрифт:
Анатолий Казаков уже привык к такому ночному образу жизни. Так что ему не в тягость этот длинный переход с полной выкладкой. Главное сейчас не шуметь. И двигаться как можно быстрее.
Наконец они останавливаются в темноте. Присаживаются. Облака, доселе скрывавшие звездное небо, отползают в сторону, за вершины далекой горы. Обнажается черное звездное южное небо.
Теперь им видно сверху, что лежат они за разломанным дувалом, в зеленке, недалеко от дороги. Еще ниже по ущелью течет речка. Оттуда слышен плеск воды. И видны отблески
На севере так холодно, что человек только и занят, что выживанием. Не до культуры, не до архитектуры. Как-нибудь продержаться бы.
А вот в умеренном климате, где хоть и надо трудиться в поте лица своего, но и плоды можно получить, там цивилизация и достигает своего расцвета. В Европе, например. А здесь все как на Севере. Главное — выжить. Оттого и развитие тут такое медленное. Какой тут у них век? То ли четырнадцатый, то ли пятнадцатый…»
— Тихо! — раздается над ухом шепот прапорщика Витьки Палахова. — Кто-то идет.
Анатолий прерывает свои несвоевременные мысли. И вместе со всеми прислушивается, вглядывается в темноту.
Точно, впереди раздается равномерный постук чего-то деревянного по камням. В лунном свете мелькает какая-то фигура.
— Эй, Абдулла! Мы здесь! — зовет подходящего капитан Кораблев.
Фигура приподнимается над камнями. Оглядывается по сторонам. Подходит. Это замурзанный, дочерна загорелый человечек, завернутый по самую шею в шерстяное афганское одеяло так, что торчит одна голова в чалме. Черные, испуганные глаза шарят в темноте. Наконец останавливаются на командире:
— Салам!
— Салам!
Они отходят в сторону. Пошептаться. Казаков, как и вся группа, понимает. Это местная агентура. Принес сведения о моджахедах. Утром вернется разведгруппа в гарнизон. Доложится командир начальству. Так, мол, и так. Бандформирование численностью в сто или двести штыков зашло в кишлак.
А там начальство будет принимать решение.
Афганец уходит. Командир возвращается. Лицо его сурово. Над переносицей под шляпой застыли две морщины. Скулы твердо сжаты. От него поступает новая вводная. На перехват:
— Сегодня ночью в кишлак должны подвезти боеприпасы. На машине. Будем ждать их у поворота. Надо взять курьеров живьем.
Живьем так живьем. Всеми овладевает охотничий азарт. Желание отличиться. Группа немедленно спускается пониже к дороге. Укрывается за камнями. Ждут. Час. Два. Три.
Но напрасно они просидели почти до утра. Никто не появился. И когда солнечные лучи уже наполовину осветили противоположный, поросший чахлой травой склон ущелья, капитан Кораблев подает
— Отходим!
Дорога на базу уже не кажется такой длинной. Но тут надо опасаться другого. Как бы самим не попасть духам на мушку. Или не напороться на засаду.
Казаков идет третьим. Ему видна только колышащаяся широченная спина радиста с мотающейся туда-сюда в такт шагам антенной полевой рации. Инстинктивно, опасаясь нападения сверху, они стараются идти по тропе, которая повыше. И озираются на строгие вершины. В горной войне кто выше сидит, тот царь и бог.
Но сегодня все без шума и пыли. Доходят.
Сверху, со склона, как на карте, показываются серые дувалы кишлака, редкие зеленые кроны деревьев вдоль арыков. Тонкий шпиль минарета мечети. А рядом палатки их гарнизона.
В утреннем воздухе раздается пронзительный призыв муллы. Он собирает правоверных на молитву.
В гарнизоне жизнь идет своим нерушимым порядком. Выходят на посты караулы. Мирно варится в котле каша с мясными консервами. Кипятится чай.
Бойцы хозвзвода сражаются с насекомыми. Выпаривают матрасы.
Они вернулись с войны. Живыми. Героями. В их гарнизоне заведен командирами строгий порядок. Вся группа полностью меняет одежду. Одевается в чистое. И в баньку. Гордость командования — полуземлянка-полупалатка — банька в центре, рядом со штабом. Горячая шайка воды радует, как улыбка любимой женщины. Вот оно — счастье. Смыть с себя серую афганскую пыль. И выйти, жмурясь, на солнышко, к свету.
Поели. И спать. На белых простынях, на пропаренных от насекомых матрасах. Наряды и работы — это забота молодых, необстрелянных.
Здесь тоже действует жизнью и войной заведенный когда-то порядок. В разведрейды не берут пацанов из учебки. Ждут обычно два-три месяца, пока ребятишки пообвыкнутся, пооботрутся в гарнизоне. Не ходят «на войну» и те, кто провинился, нарушил дисциплину, правила. И это самое худшее наказание для них. Иной терпит, терпит и пойдет жаловаться комбату:
— Товарищ майор, что я, хуже всех, что ли? Что меня ротный не берет на боевые?
Такая вот жизнь. Все воюют, как звери. Но если уж завалились спать, то никто не смеет будить до тех пор, пока сами не встанут. Не вылезут из палатки.
Могут и сапогом швырнуть в того, кто попытается нарушить покой и сон бойца!
Засады. Контрзасады. Захват караванов. Взаимодействие с вертушками. Высадки в неожиданных местах. Работа с местным населением. И так далее. И тому подобное.
Но, как говорится, война войной, а обед по распорядку. Лейтенант Казаков тихо встает с лежанки. Он сегодня собрался на базар. За кроссовками. Сапоги, ботинки, берцы — это хорошо. Но лучше обуви для войны в горах, чем кроссовки, — нет. Легкие, мягкие, удобные. Да и если на мину ненароком наступишь, то в сапоге всю ступню оторвет, а в кроссовках только пальцы. Сам-то он не пробовал. Но ребята говорят…