Благими намерениями
Шрифт:
Примерно в том же состоянии в кают-компании заседали офицеры и молчали, думая каждый о своём.
Матросы вернулись на корабль через два часа и, хоть и несколько возбуждённые, продолжили заниматься корабельными работами.
На «Лихом» и, как выяснилось немногим позже, на других кораблях, базирующихся на Ревель, известие о государственном перевороте не вызвало каких-либо происшествий, которых так опасался командир. Раздухарившихся было некоторых своих товарищей матросы сами же и успокоили. Вот только унтерам не посчастливилось, и в первые же часы они на себе вполне прочувствовали последствия изменения
***
4-го марта другая новость потрясла офицеров: в Гельсингфорсе, следуя на митинг, выстрелом был убит командующий Балтийским флотом вице-адмирал Непенин.
Кому и зачем понадобилось убивать его?! Слухи о страшных расправах над офицерами, случившимися в ночь революции в Кронштадте и Гельсингфорсе, начали достигать Ревеля. Но им пока не особенно верили: уж больно жуткие передавались рассказы.
Ещё через два дня в Ревель из Гельсингфорса прибыли первые официальные представители революции – незнакомые матросы, члены Совета рабочих и солдатских депутатов, распределившиеся по кораблям, и спокойствие в кубриках заметно пошатнулось. Среди приехавших были и несколько гражданских, осевших где-то в городе.
Присланные делегаты проводили со своим братом матросом разъяснительные беседы, учили, как нужно строить жизнь и службу теперь, при новой власти. Следовало, проголосовав, организовать матросские судовые комитеты, которые станут коллегиальным органом управления на корабле и будут регулировать жизнь нижних чинов, осуществляя волю «народа». Офицеры же теперь – не начальники; они – что-то вроде наёмных военных специалистов на службе у революционного правительства и с любым из них, заартачившимся, вести себя надо просто, по примеру Гельсингфорса и Кронштадта: на штыки или угостить пулей… И дальше обычно приезжие весело, с бахвальством тоже рассказывали, как жестоко и просто убивали офицеров в этих базах за отказ признать новую власть.
Судя по их словам, в ночь 27 февраля, когда вспыхнула революция, матросы запросто врывались в каюты офицеров с двумя короткими вопросоми: «Отрекаешься от царя? Признаёшь власть Советов?» – и, не получая утвердительного ответа, тут же убивали упрямцев. Говорили, на двух кораблях офицеры успели закрыться в кают-компании и заняли оборону. На одном корабле для них всё закончилось плачевно: двоих убили, троих ранили; на другом – командир, тоже находившийся в кают-компании, рискуя жизнью, вышел к матросам, несмотря на уговоры офицеров не делать этого, и смог-таки прекратить начавшуюся бойню.
Но матросы Ревеля всё же с недоверием поглядывали на делегатов: где слыхано, чтоб так обходились с офицерами?! Да и смущал тот факт, что среди приезжих несколько матросов были явно «ряженые»: форма сидела «не по-нашенски», что опытный матросский глаз определял сразу. И говорили они чересчур умно, гладко и агрессивно: ставили матросам в вину их аморфность и мягкотелость в то время, когда требовалось жёсткой рукой наводить новые порядки. Матросам не составило большого труда вывести на чистую воду таких ораторов и под общий смех выгнать их с кораблей. Двоим же из таковых даже надавали тумаков в качестве прохождения
От прибывших делегатов стало известно, что флотом теперь руководит Центробалт [Центральный комитет Балтийского флота, выборный орган управления]. Они же сообщили, что вице-адмирал Непенин был убит предательским выстрелом в спину матросом береговой торпедной базы, причём чуть ли не открыто говорили о том, что убийство это было заказным, выполненным за деньги.
Офицеры, прослышав об этом, укреплялись в мысли, что февральские ужасы, потрясшие флот, были запланированной и тщательно продуманной акцией. Но кто этим руководил? И почему бездействует новое правительство?! Или и его члены в этом замешаны? Ведь, если так, – это явная диверсия. И назвать случившееся иначе в то время, когда страна находится в состоянии войны, невозможно.
Всем этим фактам нельзя было дать объективного объяснения: слухи, один другого невероятнее, плодились день ото дня.
Матрос-делегат, прибывший на «Лихой», недавний торпедист крейсера «Полтава», с офицерами держался делово и демонстративно нагло, личным примером пытаясь привить матросам новую форму взаимоотношений между личным составом команды эсминца и офицерами. Увидев, как вахтенный у трапа козырнул проходившему мимо офицеру, он напустился на него:
– Кому машешь, деревня?!
– Сам ты деревня! – огрызнулся матрос. – Положено, вот и машу.
– Положено! – передразнил делегат. – Отменено отдание чести, как и вставание во фронт, понял! А также запрещено обращение к матросам на «ты» и прочее грубое обращение.
– Хм, вона как… – не нашёлся, что сказать, вахтенный.
– Вам что, про Приказ№1 не говорили?
– Болтают разное, да никто его не видел.
– Ну-ну, сейчас увидите…
Первым делом делегат потребовал объявить общее построение экипажа и в присутствии командира зачитал за несколько дней ставший уже притчей во языцех Приказ№1.
Помимо создания судовых комитетов, преступных послаблений в организации службы и возмутительного умаления дисциплинарной власти офицеров флота и армии (а точнее, лишения их этой самой власти), любые их действия теперь могли обсуждаться на собраниях солдатских и матросских комитетов с вынесением различных вердиктов, вплоть до удаления офицера с флота или из армии. Согласно этому приказу, контроль за оружием и боеприпасами корабля надлежало также передать судовому комитету. Оружие офицерам, по их требованию, выдавать запрещалось – только с разрешения судового комитета. У сейфов с оружием и боеприпасами предписывалось выставить усиленные караулы.
После этого заявления шёпот возмущения пробежал в строю офицеров. Командир, бледный от сдерживаемого гнева, твёрдо взглянул на них, без слов требуя сохранять спокойствие. Потом повернулся к делегату.
– Позвольте-ка, – он взял из его рук лист с отпечатанным текстом приказа, пробежал по нему глазами. – Здесь чёрным по белому написано, что приказ адресован войскам Петроградского гарнизона. Почему вы вводите личный состав в заблуждение? – он исподлобья посмотрел на делегата.
– Это бюрократическая деталь, которая устранится в ближайшее время, – не теряясь, смотрел на него делегат.