Благодарю за любовь
Шрифт:
— Ну, его можно понять…
— Я за него так волнуюсь, Лизонька.
— И совершенно напрасно! У господина Гурнова есть моя визитная карточка, и если мы действительно будем ему нужны, он нам позвонит, не сомневайся.
Но Виктор так и не позвонил ни той, ни другой. Позвонил друг и коллега Апраксиной, инспектор мюнхенской криминальной полиции Рудольф Миллер и сообщил, что полицией обнаружен труп русского эмигранта Виктора Николаевича Гурнова, а в кармане его куртки была найдена визитная карточка графини.
— Это я ему ее дала, — упавшим голосом проговорила Апраксина. —
— Нет-нет, графиня! Я звоню вам из машины, и, услышав ваш голос, я сразу же повернул к вашему дому. Я уже возле Восточного вокзала, так что буду минут через пятнадцать.
В гостиной Апраксиной топился камин, и Рудольф Миллер, войдя и поздоровавшись, сразу же направился туда и встал перед камином, потирая руки.
— Неужели на дворе такой мороз, что вы успели замерзнуть, идя от машины до дверей моего дома?
— Очень холодно, — кивнул инспектор. — Мороз как в Сибири — двадцать градусов!
Апраксина слегка улыбнулась и покачала головой.
— Чаю или кофе, инспектор?
— Если можно, кофе, но потом. Сначала я хотел бы ввести вас в курс дела и попробовать уговорить вас помочь с ним разобраться.
— Считайте, что уже уговорили. Рассказывайте и показывайте.
— Что показывать?
— Материалы дела. Вы же не с пустым портфелем ко мне ехали!
Миллер присел к столу и раскрыл портфель.
— Вот фотография трупа. Вы действительно знаете этого человека?
Прежде чем ответить, графиня Апраксина долго вглядывалась в фотографии; инспектор заметил, что рука ее подрагивала. Наконец она положила фотографию на стол, вздохнула и сказала:
— Инспектор, кого вы видите перед собой?
— Вас, графиня.
— А подробнее можно?
— Я вижу перед собой графиню Елизавету Апраксину, многолетнего сотрудника мюнхенской криминальной полиции и лучшего из известных мне детективов Европы.
— Нет, инспектор. Вы видите перед собой выжившую из ума старую дуру и бывшего успешного детектива, ныне пребывающего в полном расцвете маразма. Или, если хотите, в состоянии самого сокрушительного провала за всю свою жизнь. Пора, пора мне по-настоящему выходить на пенсию, писать мемуары и сажать цветочки! Но перейдем к делу. Это Виктор Николаевич Гурнов, лицо без гражданства, пятьдесят четвертого года рождения, уроженец Ленинграда.
— Графиня…
— Спрашивайте, что вы хотели меня еще спросить.
— Хорошо, графиня… Вы знали этого человека лично?
— Да, я хорошо его знала… По крайней мере мне так казалось.
— А когда вы с ним виделись в последний раз, не припомните?
— Нет ничего проще: второй и последний раз в жизни я виделась с ним двадцать шестого декабря прошлого года с двадцати часов до двадцати трех с четвертью.
— Но вы ведь только что сказали, что хорошо его знаете, а теперь говорите, что виделись с ним всего два раза!
— Не ловите меня на слове, инспектор, вы же знаете, что это ни к чему. Я этого Виктора Гурнова знаю лучше, чем он сам себя знал, бедняга. В тот вечер он рассказал мне всю свою жизнь, и половина рассказанного была правдой, а о второй, нерассказанной половине я догадалась сама.
— Это может помочь нам установить
— Возможно. У меня есть список лиц, которых сам Виктор Гурнов подозревал в том, что они готовят покушение на его жизнь, а также магнитофонная запись моей с ним пятичасовой беседы.
— Какая удача!
— Да, можно сказать и так…
— Так он заранее знал, что кто-то хочет его убить?
— Да. А я ему не поверила! — Тут Апраксина встала и сказала: — Инспектор, я должна уединиться на четверть часа. Идите на кухню и сами приготовьте кофе для себя и для меня. Простите меня! — и удрученная Апраксина быстро вышла из дверей гостиной.
Когда ровно через пятнадцать минут графиня Апраксина вернулась в гостиную, уже ничто не выдавало в ней пережитого волнения, только седые волосы вокруг лица были влажными да щеки и лоб порозовели.
— Кофе готов? — спросила она. — Кажется, я слышу запах…
— Да, сейчас подам. Сидите, графиня, я справлюсь.
— Да, я посижу. Спасибо, инспектор.
Они выпили в молчании по чашке кофе, и только после этого инспектор, взглянув вопросительно на графиню и получив в ответ согласный кивок, задал новый вопрос:
— Если я правильно понял, Виктор Гурнов заранее говорил вам о том, что на него готовится покушение?
— Да. Он это знал.
— И он ничего не предпринял, чтобы обезопасить себя?
— Предпринял: по совету моей подруги Ирины Измайловой он встретился со мной и рассказал мне о своих страхах; он перечислил и тех, кто вызывал у него подозрение. А я ему не поверила! Никогда не прощу себе этого! Но и убийце не прощу тоже. Когда произошло убийство?
— Это такой казусный случай, когда с точностью невозможно определить не только час или день, но даже год убийства.
— Понимаю: его убили поздно вечером тридцать первого декабря прошлого года или в начале ночи первого января нынешнего.
— Совершенно верно, графиня. Труп обнаружен был только третьего января, когда уборщица меблированных апартаментов вошла в квартиру Гурнова со своим ключом, чтобы сделать в ней уборку: по правилам они делают это раз в неделю. Она увидела лежащего на полу хозяина квартиры, его рубашка была покрыта уже почерневшей засохшей кровью, кровь была и на ковровом покрытии, много крови. Уборщица узнала его — он лежал лицом кверху — и тут же, не приближаясь к трупу и ничего не трогая в квартире, испуганная женщина пошла к управляющему и сообщила ему об этом. Управляющий, естественно, немедленно вызвал полицию. Выстрел был произведен из револьвера тридцать второго калибра с очень близкого расстояния, пуля насквозь прошла сердце и вышла возле позвоночника. Револьвер лежал на полу в метре с небольшим от тела, на нем подозрительно четкие жирные отпечатки пальцев обеих рук самого Гурнова, но также один почти стертый отпечаток большого пальца правой руки другого лица. На револьвере был найден фрагмент хлопчатобумажной нитки, а также остатки кулинарного жира. Этот же кулинарный жир обнаружен на обеих руках убитого. Можно предположить, что убийца вытер револьвер платком, а затем, намазав жиром руки убитого, приложил их к револьверу.