Благополучная планета (Сборник)

Дымов Феликс Яковлевич

Багир представил себе мираж с водорослями и береговой каймой пляжа, поднятые к облакам на четырех застывших водяных смерчах. И позавидовал. Красиво, черт возьми! Есть еще люди, мыслящие в таких резких ландшафтных образах,

— Ты неплохо осведомлена, Розиточка, а?

— Так он же заходил недавно. Рассказывал.

Эх, Ницкий, Ницкий! Когда-то ни защита, ни свидание не могли отнять его от друзей, компания была выше других дел. Впрочем, чем ученый совет не повод? Ничуть не хуже других.

— Жаль-жаль. Кто же сегодня поиграет? Да. Тут Ницкий со своей гитаролой был бог. И это понимал Стас, говоря:

— Я вообще-то захватил диафон. В

его памяти все наши песни набраны.

— Чудненько. Пресса не имеет возражений против замены человека машиной? — бодро поинтересовался Багир, потирая руки.

— Пресса не имеет возражений против любых замен, — серьезно подтвердил Эмерс. Его чувства юмора хватало всегда лишь на повтор с малыми вариациями. Трудно поверить, что с внешностью этого неулыбчивого гиганта (Нибелунг!) можно быть талантливым журналистом. В компании Эмерс не с самого начала, его шесть лет назад привела Нода. С тех пор он неизменно здесь. И будет приходить ежегодно, пока приходит Нода. И даже когда она отколется, он останется последним, соблюдающим традицию, в которую позволил себе включиться.

Ну вот. Теперь только поздороваться с Нодой — и все. Она оживленно болтает с Розите, но Багира не проведешь: он-то ее знает получше других, как-никак дважды пытались составить семью. Увы, быстро расходились, не чувствуя друг в друге крайней потребности. А без этого люди не вправе любить. Нельзя принимать, если нечего отдавать взамен.

— Здравствуй, милая. — Багир легко чмокнул Ноду в щечку. — Персональный поклон и сто кулон восхищения. Будь радостной!

— Спасибо. Ты все мужаешь?

В принципе, это было не совсем справедливо по отношению к его по-мальчишески тонкой и гибкой фигуре. Но слова не имели значения.

— Сорок три, да? — Нода, придерживая локоть Багира, откинулась на длину вытянутой руки, покачала головой:- Боже мой, сорок три…

Слова не имели значения и говорились громким веселым голосом. Зато Нода ревниво следила за его взглядом, стараясь по глазам понять, сильно ли постарела за год. От нее пахло слегка увядшей сиренью, и время боялось тронуть ее кожу — тугую и блестящую, как яблочная кожура. Багир наклонился к ней, продекламировал:

У тебя такие глаза.

Что хватило б на два лица.

Нода не смутилась:

— Бессовестный комплиментщик! Ты не палеотехнолог, ты палеопоэт.

— Прости, это не я, это Жак Превер, француз, двадцатый век. Мое очередное хобби, сорок минут в день.

Друзья вышли из своего затишка, влились в поток. Стае включил диафон. О первой песне никогда не договаривались, она, как и сейчас, пришла сама. После вступительных аккордов звучной гитаролы запел прошлогодним голосом и сам Ницкий. Голос у него был несильный и не столько приятный, сколько правильно поставленный.

Звезды, вечный пепел Вселенной,Сыплются в мой стакан с чаем.Далекие солнца, чужие землиИ даже галактики он вмещает.Мешаю в стакане ложечкой пленной -И вбираю в себя невзначайПрипорошенный пеплом ВселеннойОбжигающе-терпкий

чай.

На втором куплете к диафону присоединилась не только их пятерка, но и другие ряды. Багир взял под руку Стаса:

— Стае, как у тебя с Лилей? Все благополучно?

Стас хотел ответить привычно-беззаботно, во всяком случае, оптимистично. Но вдруг неожиданно для себя и для Багира, уже отвыкшего от откровенности, сморщил нос и отвернулся. Теперь надо было лезть человеку в душу. Или делать вид, что ничего не произошло. Багир предпочел первое:

— Не ладите?

— Ну, почему? Ты нашел верное слово: благополучно. А если по правде, ужасная тоска!

Дальше расспрашивать опасно. Да и незачем. Со Стасом и Лилей они дружили домами, наносили друг дружке видеовизиты. Современная техника и стандарт на жилища удобно соединяют с помощью экранов гостиные в разных точках города. Щелчок — и, не вставая с дивана, оказываешься в гостях у соседей, а хочешь — в иной части света, по собственному выбору. Точно так же сам принимаешь гостей. Два часа в неделю чистого времени — и никаких тебе транспортных затрат. Комфорт!

И все же где-то подспудно вызревала странная мысль: в утонченном рациональном мире не предусмотрено места человеку. Каждый имеет любимую работу и счастливый досуг. Однако бежит от себя, прячется в посекундный график отдыха и труда. Лишь бы не задуматься, не остаться с собой наедине. Мир потихоньку постигает та же участь, что уже постигла любовь: к ней теряешь интерес, когда все слишком доступно и незатруднительно. Вот идут они сейчас впятером (пятеро из восемнадцати!), поют одну и ту же песню. Но и вместе одиноки, каждый продолжает думать свою думу. Даже традиции по-своему насильственны и нелепы: призванные соединять, они силятся соединить равнодушных. Все цепляются за традиции, видя в них последний рубеж перед окончательным одиночеством. Поэтому Розите и Стас, например, здесь, а ее Вадим и его Лиля совсем в других компаниях, образованных в беспечные школьно-студенческие годы. И никому не приходит в голову плюнуть на все и объединиться так, как хочется!

Багир выхватил у Стаса диафон, притушил звук.

— Послушайте, любезные сограждане, давно хочу спросить: что же такое творится вокруг? Наберемся смелости, ответим себе: туда ли мы пришли?

Гуляющие безразлично обходили внезапно затормозившую пятерку, а обойдя, привычно смыкали снова строй и песни.

Нода укоризненно подняла бровь. Но это лишь подстегнуло в Багире какую-то бесшабашность. Багир не думал о правоте и неправоте, он просто экстраполировал свои ощущения на всю пятерку, на всех, кого мог заразить беспокойством. И ему удалось смутить друзей, хоть на минуту уравнять, перенести на других свои сомнения. Мимоходом порадовался в душе, что его еще может вот так занести.

— Эмерс, дорогой, из нас у тебя самое конкретное воображение. — Багир обернулся к журналисту, требовательно схватил за руку: — Объясни мне, откуда это повальное равнодушие?

Гигант журналист нахмурился, помолчал.

— Обратная связь, друг Багир. Маленькая месть природы гордецу царю, своему повелителю. — Эмерс тактично высвободился. — Когда под силиконовой пленкой обретает вечное хранение Медный всадник — это да, это здорово. Вон он, гляди, какой златоновенький, блестящий. А человек в тех же условиях принужден созерцать собственный пуп, закукливается и наращивает кожу. Диалектика, друг Багир. Ты же, как преподаватель, обязан о таких вещах догадываться…