Благословение
Шрифт:
– И, Джилл… нам обеим будет легче на этот раз.
– Я очень надеюсь. – Колебание. – Я рада, что ты позвонила, Дженни.
Мы все обсудим спокойно и решим, что нам делать, говорила себе Дженни. Она уже достаточно взрослая и довольно рассудительная, чтобы понять, что у людей бывают разные обстоятельства, что нужно считаться с интересами другого человека.
Исполненная самых радужных надежд, Дженни стояла в вестибюле отеля. У нее был острый глаз. И она всегда любила наблюдать за людьми.
Вот красивая, но всем недовольная
Она увидела Джилл прежде, чем девушка заметила ее. Она не обратила внимания вчера, какая Джилл высокая. Рост, как и волосы, достались ей от него. У нее была хорошая осанка, широкий и свободный шаг, она была одета в" теплую клетчатую юбку и пушистый жакет из верблюжьей шерсти. На какое-то мгновение мужчины с дипломатами перестали спорить и проводили ее взглядами.
Что-то промелькнуло в голове у Дженни. «Удивленный радостью». [4] Кто это написал? Я удивлена радостью. Эта девушка, направляющаяся ко мне, теперь принадлежит мне! Она протянула руки и обняла подошедшую Джилл.
Так они и стояли, немного смеясь, немного плача, пока Дженни не заговорила. Чувствуя огромный прилив энергии и радости, она сжала руки Джилл.
– Разве я не говорила, что сегодня все будет лучше? Я знала, что так будет! Пойдем, поедим, поговорим.
4
«Удивленный радостью» – книга английского религиозного писателя К. С. Льюиса – прим. ред.
Но в обеденном зале они вдруг замолчали.
– Смешно, я не знаю, с чего начать, – сказала Джилл. – Это вы так вчера говорили?
– С того, что придет на ум.
– Ничего не приходит.
– Хорошо, у меня есть идея. Расскажи мне о твоем первом посещении Нью-Йорка.
«Она кажется моложе, чем вчера вечером, – подумала Дженни. – Я не должна так смотреть на нее», – сказала она себе и размазала кусочек масла.
– Мне нравится все французское. Конечно, я рада, что я американка, но если бы я не была американкой, то хотела бы быть француженкой. Моя бабушка преподавала французский, пока не ушла на пенсию.
– Да? Моя мама говорит по-французски, правда, не слишком хорошо. Она жила во Франции до прихода нацистов, но она уже многое забыла. Если не говоришь на языке, он забывается…
– Мне бы хотелось побольше узнать о ней.
– Хорошо, я расскажу. Но это долгая история. Мама была бы поражена всем этим, а потом разрыдалась бы.
– Мы чудесно провели время во Франции вместе с бабушкой, – заканчивая рассказ,
– С ней, вероятно, не соскучишься.
– У нас всегда весело в семье. Вам бы не хотелось взглянуть на некоторые семейные фотографии? Я принесла целый пакет. – Джилл наклонилась к ней через стол. – Вот здесь мы все, сняты прошлым летом на дне рождения папы.
Восемь или десять человек стояли и сидели на ступенях возле двери, увитой цветущей гирляндой. В углу был виден краешек решетки для приготовления мяса. Типичная американская семейная сцена. Дженни почувствовала приступ ревности и удушья одновременно.
– Все эти дети… – начала она.
– Разве не удивительно? У мамы родилось четверо ее собственных детей после того, как они взяли меня. Но такое часто случается. Вот это Джерри рядом со мной, он на полтора года моложе. Это Люсиль, ей пятнадцать лет, Это Шарон, ей двенадцать, а вот Марк, младший. Ему семь.
– А это твоя мама?
– Нет, это тетя Фей. Мама вот здесь, возле папы. Вот они, этот мужчина средних лет и женщина в футболке и шортах, улыбающаяся и щурящая на солнце глаза. Вот родители, которые держали и холили эту ручку, которая теперь протянута к Дженни, передавая фотографии и откладывая их потом в сторону. Нужно что-то сказать подходящее.
– Они молодо выглядят. Джилл согласилась.
– Да, моложе, чем на самом деле. И они ведут себя, как молодые. Счастливые люди… Знаете, я всегда жалею людей, у которых что-то не в порядке в семье. Половина людей, с которыми я встречалась, кажется, вышли из семей, где никто никогда не смеется. Или где просто ненавидят друг друга, представляете?
– Представляю.
– Вы когда-нибудь были замужем, Дженни? – Тон и взгляд были по-детски наивными; у взрослого этот вопрос прозвучал бы просто грубо.
– Нет, – ответила Дженни, почувствовав себя несколько неловко, что она поскорее постаралась скрыть. – У тебя есть еще фотографии?
– Ну, давайте посмотрим. Вот одна. Мы любим кататься на лыжах. Это всего в часе езды от нас.
Группа была снята на фоне гор, пологих и остроконечных, топорщащихся, как газеты, которые кто-то скомкал и бросил на землю, темную и сухую; они были цвета пепла там, где не было снега.
– Я как-то представляла себе, что ты в Калифорнии, – сказала Дженни. – Я все время видела Тихий океан.
– Нью-Мексико прекрасен по-своему. Небо такое необъятное, весь день голубое, и закат солнца розово-красный, такой яркий, что больно смотреть на него.
Дженни улыбнулась.
– Ты говоришь, как поэт.
– Я пишу стихи. Очень плохие, я уверена.
Эта девушка, как и большинство людей, была сложной, многогранной натурой, полной противоречий. Прошлым вечером она казалась холодной и сдержанной. Сегодня она была очаровательно-наивной.
– Вам действительно нужно побывать в Нью-Мексико. Вы катаетесь на лыжах?