Благословение

Плейн Белва

– Почему? Что он говорил?

– Он ничего не говорил вообще-то. У меня просто интуиция. – Джилл засмеялась, передвинув свои руки так, что ее алые ногти сверкнули. – Все возвращается на круги своя. Это было бы так замечательно. Я очень педантичный человек. Вероятно, даже очень настойчивый.

– Я нет, – довольно сухо ответила Дженни, глядя вниз на свои ненакрашенные ногти.

– Стояла тишина, пока не заговорила Джилл, покраснев так же ярко, как и Питер.

– О, я сказала что-то не то! Я только имела в виду, теперь, раз тот мужчина, за

которого ты собиралась выйти замуж… – Она остановилась. – О, еще хуже! Мне действительно нужно держать рот на замке, правда? Люди всегда говорят мне, что я должна думать, прежде чем говорить. Прости меня, Дженни.

Она казалась в тот момент такой молодой и так горячо раскаивалась, что Дженни смогла только сказать: – Все хорошо, просто мы расходимся во взглядах на какие-то вещи.

Джилл ответила уже более радостно:

– Ну, от этого-то и лошадь побежит, как всегда говорит мой дедушка.

– Да, моя мама тоже всегда так говорит.

– Смогу я когда-нибудь увидеть твою маму?

Ох, мама так мечтала о внуке! Она бы никогда не уехала во Флориду, если бы был хоть один.

– Я не знаю, Джилл. Я не знаю, как она воспримет все это, если я расскажу ей о тебе сейчас. Я должна хорошенько все обдумать. Джилл кивнула.

– Я понимаю, я теперь понимаю гораздо лучше, чем раньше, знаешь ли.

Дженни дотронулась до руки Джилл.

– Ты сказала мне это, и я тебе очень благодарна. Как насчет кусочка торта, чтобы выпить еще по чашечке чаю?

– Мой вес. Я должна следить за ним.

– О, да всего кусочек. Ведь это не каждый день. Кроме всего, ты и так тощая, кожа да кости.

– Мужчины любят тощих девушек. – Не все мужчины.

– Моим знакомым нравится.

– Я не ослышалась, ты сказала во множественном числе или в единственном?

– Во множественном. У меня был один весь прошлый год, но я решила, что это довольно глупо быть привязанной к одному человеку, особенно когда я не влюблена в него. Он был очень симпатичный, самоуверенный, увлекался физикой, но это еще не причина, чтобы посвящать все свое время ему. Ты не согласна?

– Я совершенно согласна.

– Однажды, – мечтательно заговорила Джилл, – я бы хотела влюбиться в кого-нибудь так сильно, что не могла бы представить свою жизнь без него. И я хочу быть также любимой. Это слишком романтично, слишком нереально для восьмидесятых годов, как ты думаешь?

– Нет, – очень мягко ответила Дженни. – Мне кажется, это единственно возможный путь.

– Ну, а пока я просто выбираю. Как раз сейчас я дружу с тремя ребятами, которые немного влюблены в меня. Один из них музыкант и достает билеты на все самое интересное, даже когда все билеты проданы. По субботам мы ходим в оперу. Я полюбила оперу еще в Санта-Фе. Ты наверняка слышала о нашем оперном театре, я уверена.

За пирожным и чашкой чая Джилл болтала о мужчинах, друзьях, учебе и книгах.

– Ну вот, это те, с кем я дружу, у нас целая компания. Нас где-то восемь человек, и мы любим все: рок или диско, – я вообще люблю танцевать, а

как раз сейчас некоторые из нас читают Пруста на французском для нашего семинара. Это нечто, скажу я тебе.

Все эти разглагольствования, знала Дженни, частично предназначались для нее, чтобы как-то отвлечь ее, но все же они могли так разговаривать еще и потому, что Джилл чувствовала себя с ней уютно и хорошо. И Дженни, прислушиваясь не столько к словам, сколько к интонациям и настроению, снова и снова повторяла себе: «Как же она молода! Как невинна и остроумна, как правдива и неосторожна, как мила! У нее еще не было настоящих ран, за исключением той, что нанесла я, и, я думаю, она уже залечивается. Я сама залечиваю ее сейчас – благодаря Питеру, который заставил меня сделать это. Может быть, ей удастся пройти сквозь годы, не получив более ужасной раны, чем эта. Я надеюсь на это. Некоторым людям удается».

Когда они расставались, они поцеловали друг друга.

– Я желаю тебе, – прошептала Джилл, – всего, что ты сама себе желаешь.

Что я желаю для себя, думала Дженни, когда Джилл ушла. В данный момент и после всего, что случилось, я даже и не знаю. Я просто плыву по течению.

– Уже в кровати? – спросил Питер, когда она сняла трубку телефона.

– Да, я хочу встать пораньше и идти в офис.

– Ты уверена, что уже готова крутиться, как белка в колесе?

– Готова, как и всегда была.

– Ты больше ничего не слышала? Ты понимаешь, о чем я спрашиваю?

Она намеренно уклонилась:

– Слышала, что?

– Ты знаешь. От… него.

– Все кончено, Питер, – ответила она почему-то резко. – Я уже говорила тебе об этом.

– Господи, какой стыд! Я не понимаю людей.

– Питер, я не хочу говорить об этом.

– Хорошо, хорошо. Я только хочу, чтобы ты знала, что у тебя есть я.

Она не ответила.

– Ты не одинока в этом мире. Телефон щелкнул.

– Дженни? Ты слушаешь?

– Я слушаю.

Телефон снова щелкнул.

– Этот звук. Я подумал, ты повесила трубку.

– Ты знаешь, я так не сделаю.

– Я раньше так думал. Ты знаешь, я упомянул кое-что про следующее лето. Как ты думаешь, тебе бы это понравилось? Только неделя или около того в индейской резервации. Ты, Джилл и я?

Несмотря ни на что, она была тронута и мягко ответила:

– Питер, я не могу загадывать так далеко.

– Хорошо. В следующий раз. Я позвонил только, чтобы узнать, как все прошло сегодня.

– О, все было чудесно! Мы посмотрели несколько замечательных вещей. Она хотела посмотреть некоторые портреты восемнадцатого века для своего урока по истории искусств, а потом мы пошли в египетский зал. Она очень начитанная девушка.

– Она сокровище, Дженни. Мы создали сокровище, ты и я. Иногда, когда я думаю о ней, я должен признать: она так похожа на тебя.

– На меня? Почему? Она твоя точная копия.

– Она похожа на меня внешне, но я имею в виду ее характер. Чувство справедливости. И темперамент. Какой темперамент!