Благословенная тьма
Шрифт:
– Думал сразу в расход его, да? Нет, голубчик, на сей раз не все так просто. Слухи, и ничего, кроме слухов. Да еще периодическое убиение домашнего скота по всей округе. Люди пока не пропадали, но есть сведения, что странный там какой-то народ. Из местных и слова не вытянешь – замкнутая публика, неразговорчивая.
Это соответствовало представлению протодьякона о настоящих сибиряках, жителях тайги.
– Много ли дворов?
– Штук двадцать наберется. Ну, двадцать пять.
– Ого, – удивился Челобитных. – Однако немало! А вдруг этот вервольф – не он? Кто
– Может быть. Или уже не только он, – со значением произнес Инквизитор. – Разумеешь, о чем я?
– Разумею, как не разуметь.
– Вот и разберешься.
Челобитных задумался.
– Серебряные пули, – сказал он в итоге. – Осиновый кол, конечно. Чеснок.
– Пули получишь на складе. Кол справишь на месте, а чеснока там достаточно. Последний, кстати напомнить, практически бесполезен. Вервольфы – не вампиры, это иная категория.
Челобитных согласно кивнул. Он и сам не особенно верил в спасительные свойства чеснока и куда больше доверял кресту и святой воде.
– Легенда?
Отец Виссарион закашлялся и долго не мог остановиться. Отдышавшись, сказал:
– Назовешься уфологом. Должен предупредить: местечко действительно дьявольское. У них постоянно кто-то гостит из этих… искателей приключений. Горе-ученые. Не знают, с чем связываются… Так что очередной уфолог там никого не удивит. Но содействия от местных, конечно, не жди.
– И летающие объекты наблюдались?
– Ну а как же без них! Теперь не ведьмы на метле, а объекты, – саркастически подчеркнул Инквизитор.
Челобитных тяжко вздохнул.
– Чует сердце мое, что одним вервольфом не обойдется.
– Потому тебя и посылаем. Ты – лучший.
– Где мне квартироваться?
– А ты к нему и попросись, к Ликтору. Не думаю, что он откажет. По-любому он личность наверняка подозрительная и не упустит случая держать тебя при своей особе – поближе, чтобы следить. Если сразу не попытается разорвать на части…
– Резонно.
Пантелеймон немного подумал, после чего произнес:
– Что ж, мне осталось получить конкретные инструкции. Место, время, маршрут…
– Все скажу. Сам понимаешь – автобусы туда не ходят. На лошадях, как в старину. На лодке. Запоминай…
Виссарион перешел к инструктажу.
По ходу дела Челобитных отметил, что Инквизитор постоянно отводит глаза и необычно многословен. Можно сказать – говорлив и отчасти суетлив. Это насторожило протодьякона – не слишком сильно, но достаточно, чтобы прочно засесть в памяти и вспомниться в нужный момент.
– Когда вылетать?
Виссарион снова полез в сейф, вернулся к столу с билетом.
– Нынче же, ночным рейсом. К утру, даст Бог, будешь на месте. Теперь помолимся Господу нашему Иисусу Христу.
– Помолимся, – смиренно отозвался Пантелеймон.
Часть первая
Лиходейства и наваждения
Глава 1
С пересадками, с Божьей помощью
У
Сосало под ложечкой, закладывало уши, сердце тревожно замирало.
Тем более что рейс был внутренний, домашний, а для своих граждан любезное отечество приготовило такие самолеты, что лучше бы их не было вовсе! Бились они с печальным постоянством, уступая первенство лишь вертолетам; чинить их, понятное дело, никто не хотел. Так что опасения Пантелеймона имели под собой некоторые основания.
Лететь предстояло долго, до Иркутска, и Челобитных приготовился уснуть – да не тут-то было! В самолете что-то выло и скрежетало, его немилосердно трясло, он попадал из болтанки в болтанку, как будто постоянно пересекал пресловутые аномальные зоны. Стюардесса сновала по проходу с каменным лицом, на котором застыла непроницаемая улыбка. Почти не размыкая губ, она призывала «товарищей пассажиров» к спокойствию и уверяла их, что ничего ужасного не происходит.
– Турбулентность, – поясняла она. И добавляла: – Дамы и господа.
«Дамы и господа» давались стюардессе не без труда, она явно предпочитала «граждан» и «товарищей».
Очень хотелось ей верить.
Не все понимали, что есть турбулентность, но умное слово как-то странно успокаивало. Что и говорить: если явление поименовано, то оно почти побеждено!
Часа через два протодьякон совладал с собой, прибегнув к молитве и технике расслабления, которой его тоже в свое время обучили. Аутотренинг, самогипноз. Закрываешь глаза и воображаешь ощущения тепла и приятной тяжести в ногах. Ощутив их на деле, продвигаешься выше, повторяешь тот же фокус с руками.
На закуску – лицо. Это самое трудное. Очень трудно представить свое лицо умиротворенным и расслабленным – чтобы оно стало таковым на самом деле.
Протодьякон все-таки уснул, но сон был тревожный, довольно стройный и логичный внутри себя. Он вроде бы проходил инструктаж, но вел его почему-то Павел Ликтор, и Ликтор оставался плоским, как на фотографии, словно третье измерение – специально для него – отменили. Рядом с Пантелеймоном сидел Виссарион; присутствовали и другие слушатели: какие-то бабы с малыми детьми, косматые мужики.
«Тайга, – изрек Ликтор, – есть дело темное».
Он подсел к Виссариону и взял его за руку, оставаясь по-прежнему видимым только анфас, что выглядело весьма противоестественно. Отчасти это напоминало икону – вернее, дьявольскую карикатуру на нее.
«Да как он смеет?!» – возмутился про себя Челобитных.
Ликтор поднес руку замершего Виссариона к губам и тут же отпустил ее.
«Видите, ничего страшного», – произнес он деревянным голосом стюардессы. С тем же каменным выражением лица. И вдруг – потянулся к Пантелеймону! Челобитных хотел было отпрянуть, но обнаружил, что не в состоянии пошевелить даже пальцем.