Благоухающий Цветок

Картленд Барбара

— Прекрасно, — заявил генерал, — раз ты не желаешь подчиниться по-хорошему, то я добьюсь от тебя послушания другими методами!

Сказав это, он сделал шаг к ней, и Азалия вдруг увидела, что в левой руке он держит длинный и тонкий стек для верховой езды.

Он всегда стегал им лошадей.

Не веря своим глазам, Азалия посмотрела на него. И все же в ее взгляде читался вопрос, который она была не в силах облечь в слова.

— Я ни разу не бил своих дочерей, — сказал генерал, — поскольку не видел в этом

необходимости. Но если бы пришлось, рука моя не дрогнула бы. Я бы выпорол их, как пороли меня в детстве и как я порол бы своего сына, будь он у меня. — Он переложил стек в правую руку и строго сказал: — Спрашиваю тебя в последний раз: ты сама напишешь письмо или я заставлю тебя это сделать?

— Я никогда… не напишу подобного письма, как бы вы… ни заставляли! — ответила Азалия.

И тут же вскрикнула, так как генерал внезапно схватил ее за шею и швырнул на постель лицом вниз.

В ее голове промелькнула мысль: «Невероятно! Этого не может быть!» И тут же стек обжег ее спину, словно острый нож, и она снова открыла рот, готовая закричать.

Однако нечеловеческим усилием воли Азалия сжала зубы.

Она никогда не подаст вида, что ей больно! Никогда не сдастся, что бы он ни делал!

Удары все сыпались и сыпались, обжигая кожу сквозь тонкий халат и муслиновую ночную рубашку.

Они совсем не защищали ее, и с каждым разом, когда генерал обрушивал на нее гибкое и жесткое орудие пытки, боль становилась все более невыносимой.

Азалии начинало казаться, что вся ее воля и даже она сама куда-то испаряются.

Она больше не была самой собой. Она не могла больше думать. Лишь вздрагивала от боли при очередном ударе и со страхом ожидала следующего.

Казалось, все ее тело растворилось в боли; боль росла и росла. В конце концов она услышала чей-то крик и удивилась, кто это мог быть.

Тогда боль прекратилась, и откуда-то издалека до нее донесся дядин голос:

— Теперь ты будешь делать то, что я тебе велю?

Не в силах разжать губы, она молчала, и через минуту он произнес суровым тоном:

— Ты напишешь письмо, или я буду продолжать тебя бить. Выбирай, Азалия.

Ей хотелось ответить, что этому не бывать, как бы он ни истязал ее, но не могла произнести ни слова; к тому же в голове все плыло, и она уже плохо понимала, о каком письме идет речь и кому она должна написать.

Стек просвистел снова, и на этот раз удар сопровождался ее пронзительным криком.

— Ты напишешь письмо?

Азалии вдруг почудилось, что удары рано или поздно рассекут ее тело на кусочки.

— Да… я… напишу.

Слова слетали с ее губ, потому что она понимала, что не выдержит дальнейших истязаний.

Все тело казалось ей одной сплошной открытой раной, а боль, когда она попыталась подняться, была непереносимой.

Дядя грубо схватил ее за руку и сдернул с кровати.

— Ступай

к письменному столу.

Шатаясь, цепляясь за мебель, чтобы не упасть, Азалия добралась до стола, стоявшего у окна.

Кое-как она пристроилась на стуле и тупо уставилась на чернильницу, руки ее дрожали, лицо стало мокрым от слез, хотя она и не замечала, что плачет.

Генерал раздраженно снял крышку с чернильницы и положил перед ней листок бумаги. Затем обмакнул кончик пера в чернила и вложил ручку в ее пальцы.

— Пиши то, что я продиктую.

Пальцы Азалии дрожали так сильно, что трудно было держать ручку.

— Дорогой лорд Шелдон, — произнес дядя.

Мозг Азалии отказывался работать, а жизнь, казалось, покинула тело.

Она покорно написала эти три слова.

— Я не намерена принимать ваше предложение вступить в брак… — продиктовал сэр Фредерик, дождался, когда Азалия напишет, и закончил: — …и больше не хочу вас видеть.

Азалия отложила ручку.

— Нет! — заявила она с дрожью в голосе. — Я не могу… написать такое! Это… неправда. Я… я хочу… выйти за него замуж. Я… хочу… его видеть.

Вместо ответа генерал яростно ударил стеком, который все еще держал в руке, по столу.

Чернильница подпрыгнула и едва не опрокинулась.

— Ты хочешь, чтобы тебя били и дальше? — спросил он. — Не заблуждайся, Азалия, у меня рука не дрогнет, и я буду бить тебя не один, а много раз в день, пока ты не напишешь это письмо. И до этого ты не получишь ни крошки пищи, ни капли воды. — Он взглянул с высоты своего роста на ее залитое слезами лицо и дрожащие руки. — И сколько ты еще будешь упорствовать? — с презрением поинтересовался он.

Азалия поняла, что ничего не сможет сделать.

Она сжалась от ужаса при мысли о дальнейших истязаниях.

Рубцы на спине страшно болели, и даже двигать рукой было мучительно трудно. Она потерпела поражение и отчетливо сознавала это.

Азалия взяла ручку и медленно, прыгающим почерком написала все, что требовал лорд Осмунд.

— Подпиши! — велел генерал.

Она подписала, и он взял бумагу со стола.

Не говоря больше ни слова, генерал взял стек и направился к двери. Там он вынул ключ из замочной скважины и вышел.

Азалия услышала, как щелкнул замок. Как загнанный зверек, она забралась в постель и уткнулась лицом в подушку.

Боль в спине не давала Азалии заснуть до самого рассвета, когда ранняя заря рассеяла мрак в ее комнате.

Потом она, вероятно, задремала, поскольку внезапно проснулась от звука открывающейся двери.

Она с ужасом подняла голову, опасаясь, что это снова пришел дядя.

Но посреди комнаты стояла немолодая китаянка, много лет прислуживавшая в Доме под флагом, где за это время сменилось несколько генералов.