Блатной конвейер
Шрифт:
Столовая издавала специфический для подобного, переполненного людьми помещения гул. Осужденные гремели ложками по-разному. Кто-то с отвращением ковырялся в тарелке, кто-то поедал содержимое с аппетитом, а кто-то просто меланхолично и равнодушно наполнял желудок, потому что это одна из немногочисленных физиологических потребностей человека, где бы он ни находился. Прием пищи всегда происходит по-разному в разное время суток. Утром обычно зэки едят молча. Состояние полусонное, впереди тягомотный рабочий день, серость опостылевших будней. Вечером большинство уставшие, разомлевшие,
А вот в обед в столовой относительно шумно. Аппетит изголодавшихся мужиков, насущные проблемы и последние события — все это создает определенную атмосферу. В разных учреждениях, несмотря на устав, порядки все равно отличаются. В УШ-235/15 контролеры не свирепствовали и не требовали гробового молчания во время приема пищи.
Фома сидел за отдельным столиком, как и положено «смотрящему». Ворчун принес его «пайку» и притулился на краю соседнего столика, поглядывая, не будет ли у Фомы каких пожеланий или приказаний. Сегодня у старого вора аппетита не было. Он съел несколько ложек щей, потому что для желудка пожилого человека очень полезно раз в день съедать хоть немного горячей пищи, и отставил тарелку в сторону.
Ворчун понял все правильно и тихо, без суеты убрал тарелку на свой столик. Это было его право, и никто его оспорить не мог. Фоме наливали не так, как остальным сидельцам. В его тарелке плавали не отдельные волокна говядины, а вполне приличный кусок вареного мяса. И две обязательные столовые ложки сметаны. И чай Фоме на кухне заваривали отдельно, как контролерам, и подавали не в кружке, как всем, а в стакане с подстаканником. И только ему клали в чай дольку лимона.
Один из контролеров неторопливо прошел между столами и остановился возле Фомы. Они встретились глазами, контролер кивнул, и Фома с кряхтением поднялся из-за стола. Этого он ждал уже давно, три дня, но своим видом никак не выдавал нетерпения или радости.
Комната для свиданий находилась в «жилухе», как тут называли жилую зону. Она отделялась от производственной таким же образом, как и вся территория, где отбывали наказание осужденные, отделялась от остального мира. Правда, обыск для Фомы был формальностью. Когда проходная осталась позади, уже другой контролер повел старого вора в пристройку КПП, где были оборудованы комнаты свиданий. Если зэк отличался хорошим поведением, то ему могли разрешить не просто свидание с женой, но и выделить целые сутки для общения с нею. Для многих это были счастливые сутки, пусть и проведенные в наглухо запертой комнате.
Дверь открылась, и Фома вошел в небольшую комнату, стены которой не были, по обыкновению, выкрашены масляной краской, а оклеены вполне приличными обоями. И мебель тут была под стать гостиничной. Деревянная кровать, диван у противоположной стороны, двустворчатый платяной шкаф, тумбочка с телевизором, стол и два стула. И даже смежный санузел с душевой кабиной.
Из-за стола навстречу Фоме поднялся крепкий молодой мужчина со скуластым лицом и маленькими, с острым взглядом глазами.
— Ну, здорово, Фома! — они обнялись, похлопывая друг друга по спинам.
— Здорово,
— Делишки наши не очень… Ты пожрать не хочешь?
— В моем возрасте много есть вредно, — изрек старый вор и прикрыл глаза. Это должно было означать, что сначала о делах, а потом уже все остальные разговоры.
— Ну… — Жгут усмехнулся, помня, что на воле Фома был очень даже не дурак вкусно пожрать. — Короче, Магомед вовсю тянет одеяло на себя. Братва в непонятках, но многие выжидают. Открыто никто Магомеду не перечит, но пока опасаются. Боятся, что ты отсюда не выйдешь.
— Магомед знает про Шмака? — спросил Фома, не открывая глаз.
— Нет, я постарался перекрыть ему информацию. А он и не торопится. Понимает, что такие вещи с наскока не делаются. Короче, пару недель я его еще промариную, а потом он может просечь.
— Хорошо, дальше.
— А что дальше? Пока от тебя известий нет, я зуб за многих дать не могу. Ты пойми, Фома, что народу тоже определяться надо. Если честно, то кое-кто обрадовался, это точно. Но остальных ты не вини. Как объявишься, так они сразу на твою сторону станут. Время сейчас на Магомеда работает.
— Плохо, Жгут, плохо, корешок ты мой верный, — вздохнул старый вор.
— Ты чего, Фома, что не так? Я же…
— Ты же, ты же, — передразнил Фома и с кряхтением сел на диване прямо.
Он пошевелил ногами в тяжелых рабочих ботинках, уставился на них, как будто впервые видел. Жгут нахмурился, а потом спохватился. Он соскочил со стула, присел на корточки и стал расшнуровывать ботинки Фомы. Когда он снял второй ботинок, старый вор неожиданно сильно толкнул Жгута ногой в лицо. Тот с размаху уселся на пол и обиженно уставился на Фому.
— Ты че? Че не так-то?
— Че на так? — Лицо Фомы сделалось острым, сухие губы поджались, а глаза сверкнули двумя злобными угольками. — А много чего не так! А может, ты сам Магомеду продался, а?
— Да… я… Фома, ты зачем такое говоришь? Ты же знаешь, что я…
— Заткнись, Жгут, — коротко приказал Фома. — Знаю. Если бы не знал, то ты давно бы уже «перо» поймал. Помнишь, что ты мне обязан? Вижу, помнишь. Только мне одной твоей преданности мало, мне дело нужно.
— А разве я…
— Ты проворонил Шмака! Почему вовремя не узнал, кого и зачем Магомед ко мне послал?
— Я же маляву…
— Маляву! — снова передразнил Фома. — Одно тебя и спасает, что я ее вовремя получил. Почему до сих пор верного человечка Магомеду не подсунул? Почему вокруг да около ходишь? Мне надо точно и вовремя знать, что он еще замыслил, какое у него паскудство на уме.
— Прости, Фома, — упрямо заговорил Жгут, все еще сидя на полу, — но братва, на кого положиться можно, на такое подписываться не хочет. Пойди потом доказывай, что сукой не стал, что это твоя воля была. Сам знаешь, всякое с тобой случиться может. Они говорят, что лучше за волыны взяться, что лучше маслину за тебя получить, чем потом под шконкой ползать да оправдываться. Сам понимаешь, Фома!