БЛАТНОЙ
Шрифт:
Я вышел из телефонной будки с отчетливым ощущением близкой опасности. За мной охотились, обкладывали - как волка во время облавы. Надо было спасаться, бежать… Но как? И куда? Я был без документов (паспорт мой остался на заводе, в отделе кадров) и почти совсем без денег. Растерянный, я топтался в зале ожидания среди горланящих, суетящихся, спешащих куда-то людей… Суета их, на первый взгляд, казалась бессмысленной. Но все-таки каждый, в отличие от меня, имел здесь определенную, точную цель. Каждый спешил по своему маршруту, по делам или
К родственникам! Я словно бы вдруг очнулся от дремоты. Странно, что эта мысль не пришла мне раньше. У меня ведь тоже есть родственница - старшая сестра отца Зинаида Андреевна Болдырева. Она безвыездно живет в Новочеркасске, знает меня понаслышке и теперь, без сомнения, будет рада увидать меня и приветить.
На исходе дня я уже сидел в купе скорого поезда «Москва-Ростов».
На билет ушли все имеющиеся у меня деньги - все, до копейки! Однако обстоятельство это мало меня беспокоило. «Двое суток пути, - рассудил я, - срок небольшой. Как-нибудь перебьюсь, поголодаю, не страшно. Главное, добраться до Новочеркасска! Там, у тетки, поправлюсь, отъемся на донских хлебах… Когда-то она помогала моим родителям, теперь поможет мне».
20
Раздобыть еду
Новочеркасск открылся мне на заре; он выплыл из пепельной мглы - просторный, разбросанный по склону горы, позлащенный утренним солнцем… И вскоре я уже шагал по улицам бывшей столицы Всевеликого Войска Донского.
Адрес тетки я знал весьма смутно. Помнил только, что дом ее находится где-то в самом центре города - на одной улице с особняком Беляевских. Знал также, что улица эта называлась в свое время Ратная, а теперь переименована в Красноармейскую. Сведения были скудны, однако для Новочеркасска их оказалось вполне достаточно.
Первый же встреченный мною старик (в полинявшей казачьей фуражке и шароварах, заправленных в толстые вязаные чулки) охотно и обстоятельно растолковал мне, как пройти к дому Болдыревых.
— Когда-то богатый особнячок был, видный, - заметил он, посасывая гнутую хрипучую трубку, - а теперь и смотреть не на что, - он наморщился и сплюнул в пыль.
– Срамота, грязь… Был один хозяин, теперь их сорок… Все хозяева! Некого на хрен послать.
Дом и действительно вид имел неопрятный, запущенный; фасад его был в потеках, в ржавых пятнах сырости, парадный вход заколочен досками. На резной решетке двора моталось белье, развешенное для просушки. Здесь же толпились бабы - галдели, перебранивались, сорили подсолнечной шелухой.
— Зинаида Болдырева?
– задумчиво в ответ на мой вопрос протянула одна из них.
– Что-то я не соображу. Я ведь тут недавно… Это кто же такая?
— Бывшая хозяйка этого дома, - сказал я.
– Неужто не знаете?
— Ах, бывшая, - засмеялась она.
– Ну, как же, как же! Знаю. Андреевна… А вам она зачем?
— По делу, - сказал я сухо.
— Ну, так ступайте наверх.
— Куда же?
– спросил я, окидывая взглядом окна второго этажа.
— На самый верх, - пояснила баба. И опять засмеялась, обнажая крупные желтые лошадиные зубы.
– Ихние хоромы -
Я поднялся на чердак по скрипучей узенькой лестнице. С трудом разыскал в полумраке дверь. Толкнул ее и ощутил густой, невыразимо сладостный запах жареной картошки.
Я словно бы опьянел от этого запаха (я ведь не ел почти трое суток!) и, войдя в просторную, чисто прибранную комнату, как-то сразу ослаб; прислонился к дверной притолоке, смахнул рукавом испарину со лба. Голова у меня кружилась. И вероятно поэтому я не сразу заметил стоящую в глубине комнаты женщину.
Невысокая, седая, в брошенном на плечи платке и темном, старушечьем платье, она стояла возле стола - возле сковородки с шипящей, розовой, подернутой паром картошкой.
— Здравствуйте, - сказал я.
– Вот мы и увиделись наконец. Я Трифонов. Сын Евгения Андреевича.
— Сын Евгения?
– она вздрогнула, судорожно нашарила на столе пенсне и поднесла его к глазам.
– Это какой же сын - Андрей, что ли?
— Нет, - косясь на сковородку и глотая слюну, ответил я, - нет, другой.
С минуту она изучала меня, разглядывала пристально, настороженно. Потом сказала, щурясь и поджимая губы:
— Сын Евгения… А скажи-ка, где вы жили в Москве?
— Смотря когда, - пробормотал я.
— Что значит - когда?
– нахмурилась она.
– Я спрашиваю, где вы вообще жили?
— В разных местах, - ответил я, испытывая растерянность и неловкость. Встреча эта представлялась мне иной; я не ожидал подобного допроса.
– При отце мы почти все время проживали за городом.
— За городом?
— Ну, да. На станции Кратово. Это по Казанской дороге. А потом я к матери перебрался.
— А какой у нее адрес?
Я назвал улицу и номер дома. Она промолчала и затем знакомым, совершенно отцовским жестом сняла пенсне. Подышала на него. Медленно протерла стеклышки.
Я ожидал, что она улыбнется, пригласит меня сесть, поинтересуется, не голоден ли я… Но вместо этого она спросила:
— А документы у тебя есть?
— Послушайте, тетя, - проговорил я.
– Вы что не верите мне или боитесь чего-то?
— Да нет, - замялась она, - не в этом дело. Просто хочу посмотреть - на всякий случай.
— На какой это случай?
– перебил я ее.
— Ну, мало ли… Вдруг придут проверять!
— Вот тогда я и покажу документы. Или вам нужно сейчас?
— Да, - сказала она, - да. Сейчас!
Я посмотрел ей в лицо и понял, что надеяться здесь не на что; она не примет меня, не спасет, не укроет. Она боится! Боится всего. Она больна этим страхом. И давно уже ничему не верит.
И тогда, не говоря больше ни слова, я повернулся, резко рванул дверь и вышел на лестницу, сопровождаемый хмельным и томительным ароматом еды.
Медленно, на ватных ногах, добрел я до вокзала, потолкался там, нашел на перроне несколько окурков и долго, с жадностью хлебал папиросный дым… Потом влекомый толпою мешочников вскочил в вагон ростовской электрички.