Блайджи
Шрифт:
По счастливой случайности "Перл Замаш" нашла приют в полуостровном княжестве Самоцветии, которое в давние времена было другом по переписке графству Пердолетто. Зная о великой трагедии своих северных друзей, Самоцветия благодушно приняла Дюка, местный правитель выделил ему целое поместье с собственным причалом, отрядил выводок слуг и поделился наличностью, которая как легко пришла, так легко и ушла.
На одном из знатных обедов капитан Дюк был представлен дочери правителя — Аметисте Татипопулус, девушке красивой, но невероятно глупой, считающей незазорным ковырять вилкой в зубах и справлять нужду под развесистой глицинией напротив пиршественного
Но княжна не желала выходить за первого встречного и затребовала у папеньки смотра женихов. Да не простого, а за вещественный взнос. Дюку Аметиста пришлась по душе, он уже встречал глупых женщин и знал к ним подход, да и прожив в чешуйчатом кольце матриархата в последние несколько лет, понял, как воспитать девушку.
К моменту, когда весть о смотре женихов для княжны Аметисты разнеслась далеко за пределы Лемерского моря-озера, Дюк уже полностью избавился от бремени капитана, перетащив в своё поместье пряность и с помпой потопив каравеллу. Следом за этим вернулись прежние сухопутные привычки: разгульное веселье и желание играть ради игры. Потому без раздумий Дюк Пердаль внёс свою ставку для смотра женихов: все пряности, прибывшие с ним.
На очередном пиру папеньки Аметисты к Дюку подсадили статного мужчину, представившегося Джаримом Шрельским из рода северных кочевников. Разговорившись, Дюк понял, что Джарим и его родичи заняли территории бывшего графства Пердолетто, навели там порядок, заменив бордели и игральные дома на школы и мануфактуры. Люди больше не бедствовали и возносили хвалу новому правителю.
Джарим искал невесту, чтобы продолжить свой род и объединить разрозненные земли ни захватом и войнами, а добрым соглашением. От этих намерений Дюк проникся уважением и в некотором роде благоговением к этому серьёзному мужчине. Поэтому, умолчав о своих чувствах и благодарности к его бывшим землям и людям, Дюк подарил единственное, что у него оставалось — чёрное яблоко.
Без опасения принял подарок осёдлый кочевник и надкусил. Яблоко внутри пылало золотом, истекало соками, ароматом кружа головы находящихся рядом. И сказал Джарим, проглотив яблоко вместе с косточками и черенком:
— Благодарю тебя искренне, мой внезапный, но, чувствую, хороший друг. Есть в тебе благородство и честь. И если я выиграю это состязание, приглашаю тебя быть свидетелем на нашей свадьбе и духовным отцом моих детей. Как ты смотришь на это?
Дюк не был глуп, да и смущаться разучился ещё в детстве, но вдруг с ним что-то произошло. Он понял, что всегда нуждался в таком отце, как этот Джарим. Бывший капитан, бывший наследник герцогства, бывший хитрый, вёрткий мальчишка склонил колени перед своим новым другом и поклялся до смерти своей быть рядом с ним и делать всё, что ни попросит.
— Я почту за честь принять твоё предложение, о, великий! — воскликнул Дюк, подняв глаза от пола на Джарима. Новый друг усадил его на место со словами:
— Благодарю тебя. Но должен я признаться вот в чём: и о тебе, и об этом яблоке мне рассказывала одна знакомая, что прибыла со мной. Она — мой старый друг и прорицательница. Она недавно вышла из долгого сна и первое, что сказала: едь на остров, чтобы обрести бессмертие и настоящую
— Как бы я был рад познакомиться с нею! — обрадовался Дюк, хотя и немного испугался. Он не любил быть предсказуемым. Но житьё на острове человеко-змей подготовило его к тому, что бывает в мире всякое, не вполне объяснимое. А ещё Дюк своим любвеобильным сердцем вдруг возжелал создать семью с этой женщиной – другом Джарима.
— Конечно! Я вас познакомлю, — благодушно улыбнулся тот, но тут же весь побледнел и встал, вперившись взглядом в вошедшую княжну Аметисту.
Она шла гордо и изящно, только при ближайшем рассмотрении можно было заметить козявки и волосы, торчащие из её носа, учуять запах жареного лука и услышать столь залихватскую брань, что обзавидовались бы портовые грузчики. Но Джарим, восхищённый её красотой, застыл. И после, не смущаясь её вульгарного поведения, плясок на столе и блевания в салат, утверждал, что княжна красива и что он готов отдать ей своё сердце.
— Ну так отдай. Как раз ты ещё не сделал ставку... И-ик! — ответила княжна, закинув ноги на стол и глядя поплывшим взглядом на гостя поверх полной чарки вина.
— Если у вас найдётся подходящее хранилище, — спокойно ответил Джарим. — Это должен быть стеклянный сосуд с крышкой, размер его не должен быть меньше головы человека и больше его грудной клетки, на половину сосуд надлежит заполнить мелким песком. Есть ли у вас такой?
— А-принесите-е, — махнула рукой княжна, выплеснув вино на корсаж, — папкину плевательницу! Быстро, обалдуи!
Несколько прислужников бросились прочь, князь же, сидевший на возвышении во главе стола, только хмуро глядел на всех, не говоря ни слова.
— Простите! — бросился на колени один из служек, — Мы не можем найти подходящий песок. Чем прикажете заменить?
— Может, подойдёт приправа? — с сомнением спросил Дюк, которого не на шутку встревожили слова Джарима, не сводящего влюблённых глаз с княжны. А та, раскачиваясь на стуле, рыгала и почёсывала себе подмышки бараньей костью.
— Да, возьмите эту при... Припера... Порошок этот хренов возьмите, идиоты! — Аметиста кинула костью в прислужника и недовольно уставилась перед собой.
— Я не верю, что такая красивая женщина станет мне женой! — тихо выдохнул Джарим.
— А как тебе её манеры? — с сомнением осведомился Дюк. — Разве у тебя нет на примете более воспитанных дам?
— О, друг мой, — понимающе кивнул Джарим, — я вырос в окружении, где манеры считались дурной привычкой, а их отсутствие показывало в человеке честность и настоящие намерения. Аметиста прекрасна в своём откровении, в своём выражении. Она свободна, как вольный ветер. Да к тому же поразительно красива лицом и фигурой.
— Дело твоё, друг, — пожал плечами Дюк, которого уже давно начало воротить от княжны. Но он поклялся, он хочет служить своему благородному другу с таким необычным взглядом на женщин. К тому же, стоило ему допустить в мыслях своих откровенное хамство к Аметисте, как рубцы на спине, оставленные розгами любимой бабушки, горели ледяным огнём.
Когда подали стеклянную толстостенную плевательницу с переливающейся приправой внутри, Джарим встал, нанёс себе в грудь несколько ударов ножом и извлёк своё сердце. Княжна, увидев это, перевернулась на стуле и принялась верещать, дрыгая ногами в воздухе. Джарим торжественно положил бурое в золотисто-огненных прожилках сердце в сосуд и запечатал его воском.