Бледна как смерть
Шрифт:
Уилдинг теребил кончик носа.
– Даже не знаю, с чего следует начать.
– С ее матери, – мягко предложила Наташа.
Эндрю Уилдинг повернулся к Адаму.
– Бетани никогда не забыла бы дневник. Он значил для нее очень много. Скорее всего, она хотела, чтобы он остался у вас. Это значит, она по-особенному к вам относилась. Поэтому я полагаю, что вы имеете право знать. – Он поднес руку ко рту, откашлялся. – Моя жена умерла, когда ей было тридцать три, сразу после четвертого дня рождения Бетани. Это было в июне. Мы взяли отпуск на несколько дней. Первый, после того... – он осекся, глаза его потускнели. – У Бетани была старшая сестра, Шарлотта... – и снова фраза повисла в воздухе. – Элейн и я часто ссорились, иногда по пустякам. Нам было трудно вместе, после случая с Шарлоттой. Так вот, Элейн сказала, что хочет пойти поплавать в реке. Бетани была на берегу, собирала цветы. Я это помню, потому что, когда я подбежал к воде,
Наташа уловила в его голосе дрожание, зная, что он забыл о том, кому он это рассказывает, что он говорил просто в воздух. Он мысленно вернулся в тот день:
– Конечно, вызвали полицию. Они посадили меня в камеру, продержали некоторое время, кажется, месяц. Задавали очень много вопросов. Они спрашивали и спрашивали, пока я не решил, что сошел с ума. Они раскапывали каждую мелочь о Шарлотте, снова и снова. Что я им мог еще сказать? Моя дочь играла в теннис, а потом мы нашли ее лежащей в траве. Моя жена плавала, и я нашел ее в воде мертвой. Подозрительные обстоятельства. Да, конечно, они имели право меня подозревать. Слишком много случайностей для одной семьи. – Он глубоко вдохнул. – Но в конце концов меня выпустили. Просто так. И больше не беспокоили.
Теперь он говорил медленно, как будто пребывал в состоянии транса. У Наташи появилось ощущение, что до этого он никогда не изливал своих чувств, что сейчас, начав, он не мог остановиться.
– Иногда мне хотелось бы, чтобы они упрятали меня в тюрьму – подальше от этих занавесок и подозрительных взглядов. Их нельзя осуждать. Когда смерть, две смерти в одной семье происходят так неожиданно, так внезапно... Я не захотел уезжать из этого дома – слишком много светлых воспоминаний, смешанных с печалью. И люди постепенно забыли об этом. Но Бетани... она не забыла. Я всегда говорил ей только правду, ничего не скрывая. Иногда я ловил ее взгляды, и мне казалось, что она ненавидит меня. Или того хуже, боится. Я до сих пор, лежа в кровати, вижу происходящее ее глазами. Ее мать, лежащая на воде вниз лицом, и я, стоящий над ней, в ужасе кричащий и пытающийся вытащить ее из воды, тянущий к берегу, будто пытающийся с ней бороться. Как будто это я убил ее... – Его голос затих, потом зазвучал громко, с новой силой. – Конечно, было произведено вскрытие. Заключение – сердечная недостаточность. То же, что и у Шарлотты. И у брата Элейн, Джека, десять лет назад. Элейн не курила, пила немного. Шарлотта была в школьной команде по гимнастике. Их сердца не должны были подвести своих хозяек лет до восьмидесяти.
– Мне очень жаль. – Наташа встала, дотронулась до его руки. – Мистер Уилдинг, я думаю, что знаю, почему умерли ваша жена и дочь.
Он посмотрел на нее в изумлении, потряс головой, словно стараясь осознать услышанное.
– Как вы можете...
Она посмотрела на напряженное лицо Адама.
– Вы знаете Гарри Лейбурна?
Уилдинг кивнул.
– Немного. Я не совсем понимаю, каким образом, но мы с ним родственники. По линии Элейн. Мы с Бетани следили за его успехами по газетам, ходили на соревнования болеть за него, после окончания ждали, чтобы поприветствовать. И все в таком роде.
– Вы знаете, что он умер?
Пауза.
– Да.
– Думаю, что у него было наследственное заболевание сердца. Эта болезнь передавалась по линии Элейн. – Она старалась не глядеть ему в лицо, чтобы не отвлекаться. – Есть меры предосторожности, которые необходимо предпринимать для того, чтобы заболевание не привело к трагическому финалу. Важно как можно раньше выявить симптомы... – Она рассказала немного из того, о чем ей поведал Уилл, добавив детали, извлеченные не совсем законным путем из базы данных Центра.
Отец Бетани, наконец, отвел глаза в сторону. Она хотела, чтобы он что-нибудь сказал, и не решалась снова посмотреть на Адама.
– Мистер Уилдинг, надеюсь, вы не считаете, что я поступила неправильно, рассказав вам обо всем этом, но...
– Поступили неправильно? – Он схватил обеими руками ее руку. – Безусловно, вы не сделали ничего неправильного! Если то, что вы рассказали, правда, то для меня это величайшее облегчение! Я даже не могу выразить... Это значит, что Бетани и я... – Его голос сел, он выпустил ее руку, чтобы достать носовой платок. Он высморкался, промокнул глаза. – Хуже не бывает, если не знаешь, почему, не имеешь возможности что-либо предпринять... Я думаю, что-то, что произошло с ее братом, всегда было в голове Элейн. Она боялась иметь детей. Однажды она сказала мне, что никогда не знаешь, какую наследственность передаешь им... И Бетани тоже жила с этим страхом... Страх и гнев. Она страшно боялась, что это может с ней случиться. Она приходила в ужас от мысли, что ее отец мог быть убийцей. Нет, она не обмолвилась об этом ни словом, но я читал это в ее глазах. – Он снова вытер глаза платком.
– Вы
Эндрю Уилдинг откашлялся.
– Она с детства была хрупкой малышкой, постоянно простужалась и жаловалась на боли в груди. Пару раз падала в обморок, когда бежала на автобус, после занятий аэробикой. Один раз это случилось, когда она была маленькой, когда у нее брали кровь для чего-то там... Тогда я над этим не задумывался. Потом я связывал ее плохое самочувствие с напряжением во время экзаменов, недостаточным питанием. У Бетани были темные круги под глазами – признак больного сердца. Хотя у Элейн и Шарлотты никогда... – Он обхватил голову руками. Потом, казалось, пришел в себя, положил кусочек сахара в чай, медленно перемешал. – Бетани пару раз делала электрокардиограммы и ангиограммы, но результаты были нормальными. Он посмотрел прямо на Наташу.
– Это я надоумил ее разузнать побольше о своих предках. Я надеялся, что если она увидит, что они дожили до старости, то перестанет нервничать. Именно об этом я подумал, когда вы позвонили, поэтому я даже не удивился.
– Я действительно встречалась с ней, – сказала Наташа. – Но она не просила меня исследовать историю семьи.
Он коротко кивнул.
– Струсила, я полагаю. Я надеялся, что, узнав больше о своей семье, она поймет, что случилось с матерью, – объяснил Эндрю Уилдинг. – Хуже всего, что Бетани обвиняла Элейн в том, что она оставила нас, все время говорила: «Мама поступила слишком эгоистично». – Он опустил в чашку еще один кусок сахара, снова начал помешивать. – Я пытался убедить ее в том, что получить шанс прожить жизнь, пусть даже короткую, намного лучше, чем не родиться вообще. Я говорил ей то, что обычно говорят людям, страдающим от тяжелой утраты. Лучше любить и потерять, чем не любить никогда. Однако вся проблема в том, что я сам до конца не уверен, что это правда. Я говорил ей, что если бы я знал все то, что знаю сейчас, еще до женитьбы, то все равно женился бы на ее матери и повторил прожитый путь. Но она мне не верила. Иногда, да простит меня Господь, и я сам себе не верил. Мне пришлось сменить работу, заняться чем-то более практичным, с более упорядоченным графиком. Я сменил театр на офис, стал клерком. Мне казалось, что моя жизнь кончилась. Я думал только о Бетани. Она – все, для чего я жил. Но для ребенка такая любовь – очень большой груз, как и для любого человека. Ведь дети намного чувствительнее, чем мы привыкли о них думать. Я старался скрыть от нее свои чувства, но она видела, как я боролся с самим собой, и поклялась никогда никому не причинять подобную боль и никогда никому не позволить влюбиться в нее. Она следовала своей клятве с твердостью, которой нельзя не восхищаться. Он повернулся к Адаму.
– Я рассказываю вам это все, потому что... ну... это только кажется красивым. Мальчик, с которым Бетани дружила в школе, писал мне письма несколько месяцев после того, как она уехала в Лондон, не оставив ему своего адреса. Я не мог понять, почему она отпускала парня, не облегчив его страданий, не сказав, например, что у нее есть кто-то другой... Могла бы просто сказать ему правду... Я был их связным несколько лет. Но каждый раз, когда я пытался заговорить с ней об этих отношениях, равно как и о чем-либо подобном, она замыкалась в себе. Я не очень хороший воспитатель. Нелегко мужчине одному растить маленькую девочку. – Он устало улыбнулся. – Я даже учился готовить и разбираться в одежде. Но ведь мужчине не под силу делать это так же ловко, как делает женщина, не так ли? Я знал, что однажды она влюбится серьезно, и меня беспокоил результат, к которому это чувство могло привести. Как я уже сказал, она многого о вас не рассказывала и даже не называла вашего имени, но у меня возникло чувство, что на этот раз отношения особенные.
Наташа сидела, покусывая губы.
– У вас есть хотя бы малейшая догадка, где ее можно найти? – спросил Адам.
Эндрю покачал головой.
– Поверьте, в этом мире мне нужно одно – видеть ее спокойной и счастливой. Но я не разговаривал с ней даже по телефону больше месяца. Я знаю, что она съехала из квартиры, которую снимала где-то в Хайгейте. Покинув дом, она отдалилась от меня. Я собирался провести Рождество у сестры в Шотландии, а Бетани хотела остаться в Лондоне. Она сказала, что позже приедет навестить меня. Если она влюбилась, этим можно все объяснить. Мне кажется, что она забралась куда-нибудь в укромное местечко, чтобы разобраться в себе. Она уже раньше так делала. Иногда я получал добрую открытку или звонок из какого-нибудь отдаленного уголка света, а иногда среди ночи она появлялась на пороге, мечтая о горячей ванне и вкусной еде. Такая вот она, моя Бетани... – Он посмотрел на Наташу. – Очень просто быть собственником по отношению к ребенку, проявляя избыточную опеку. Но я всегда старался сделать над собой усилие и позволить ей жить так, как она хочет, чувствовать себя совершенно свободной.