Бледная графиня
Шрифт:
— Вы говорите о рыбаке Енсе?
— Да-да, вы его тоже знаете? Вот он и есть муж моей дочери. Всякий раз, как выдается свободный денек, я отправляюсь к ней в гости. В прошлое воскресенье я, как обычно, пошел туда. Енса не было дома, но скоро он пришел, веселый такой…
Бруно невольно улыбнулся, он-то знал о причинах веселости Енса.
— Енс, — продолжал старый пастух, — где-то на стороне заработал и хлебнул в портерной пива и домой принес
— Все это прекрасно, милейший Гильдебранд, но ведь вы собирались сообщить нам нечто, касающееся молодой графини.
— А вот подождите, расскажу все по порядку. За пивом незаметно пробежало время, и был уже девятый час, когда я отправился восвояси. Едва я вышел на улицу, началась гроза, но мне уже не хотелось возвращаться, надо было идти домой. Непогода разгулялась вовсю. Я поднялся наверх и свернул на дорогу, ведущую к замку мимо трех дубов. Потом я подумал про себя: пойду-ка лучше кустами, это будет ближе. Я свернул и тут увидел на дороге двоих…
— Двоих? — нетерпеливо переспросил Бруно, между тем как Ленц быстро записывал показания пастуха. — Кого же это? Кого вы увидели на дороге?
— Я не видел их лиц, но различил голоса. Они разговаривали друг с другом. Это были молодая графиня и лесничий Губерт Бухгардт.
— На пути от трех дубов к замку?
— Да-да, как раз там.
— Вблизи того места, где дорога идет вдоль обрыва, не так ли, Гильдебранд?
— Нет, намного ближе.
— Вы не ошиблись, Гильдебранд? Ведь было очень темно.
— Ужасная темень, хоть глаз выколи. Но я слышал, как они разговаривали, называли друг друга по имени, а уж дочку-то покойного графа я всегда узнавал по голосу. Будьте спокойны, сударь, ошибки здесь быть не могло. Они говорили громко, особенно молодая графиня.
— Вы помните, о чем они говорили?
— Слово в слово. «Я не хочу, чтобы вы меня провожали, я пойду одна», — сказала молодая графиня и с таким негодованием, какого я никогда не замечал в ней. А лесничий в ответ: «Я вам хотел только сказать, что привело меня сюда». А молодая графиня ему громко так и раздраженно: «Не хочу ничего более слышать, ступайте к себе домой». По всему было видно, что она очень рассердилась на Губерта. А он ей: «Тогда произойдет несчастье».
— Вы точно слышали, Гильдебранд? — спросил Бруно, крайне удивленный неожиданным признанием, которое могло наконец пролить свет на это темное дело. Тем более что Губерт совсем недавно утверждал, что не видел Лили и не говорил с ней.
— «Тогда произойдет несчастье» — это были его последние слова, — подтвердил старый пастух, оказавшийся теперь самым главным свидетелем. — А потом все стихло.
—
— Немного погодя будто бы кто-то закричал, и больше ничего.
— Сколько приблизительно времени прошло от последних слов лесничего до крика? Постарайтесь припомнить как можно точней, Гильдебранд, это очень важно.
— Сколько времени? Пожалуй, от того места, где они говорили, до того места, где раздался крик, по времени не меньше тысячи шагов, — ответил пастух, поняв смысл вопроса следователя. — Я не обратил особенного внимания. Кто бы мог подумать, что случится такая беда.
— Вы не проходили мимо обрыва?
— Боже упаси, я пошел кустами.
— Можете ли вы подтвердить свои слова под присягой, Гильдебранд?
— Под присягой? Отчего же нет? Все, что я вам сейчас рассказал, — истинная правда.
— Господин Ленц, прочтите свидетелю его показания, и пусть он распишется.
Показания были зачитаны, однако подписать их Гильдебранд не мог, так как, по его словам, разучился писать буквы, а скорее всего, никогда и не умел. Пришлось ограничиться тремя крестами.
Бруно и Ленц письменно засвидетельствовали его знаки и сказали пастуху, что он свободен. Гильдебранд подал Бруно и секретарю жесткую, темную ладонь и ушел.
Показания этого свидетеля были чрезвычайно важными. Они, если можно так выразиться, послужили основанием для дальнейшего следствия. Неожиданное свидетельство дало делу совершенно новый поворот. Против лесничего Губерта появилась очень веская улика, и Бруно уже не мог так определенно думать о его невиновности.
Прежде всего он решил еще раз допросить Губерта и вскоре после ухода Гильдебранда поручил Ленцу опять привести к нему лесничего.
Губерт был дома. Сначала он отказался идти наверх, но Ленц сумел уговорить его, так что он в конце концов хоть и неохотно, но все-таки поднялся в приемную следователя.
Старый и опытный секретарь Ленц был теперь убежден в виновности Губерта и потому при повторном допросе записывал очень подробно, стараясь не упустить ни слова из речей подозреваемого.
— Хорошо ли вы помните те показания, которые дали вчера? — спросил Бруно лесничего.
— Конечно, — сказал Губерт. — Я от своих слов никогда не отказываюсь.
— Следовательно, вы настаиваете на вчерашних показаниях?
Страшен был в эту минуту вид Губерта: мертвенно-бледное лицо его представляло резкий контраст с рыжей бородой, запавшие глаза горели лихорадочным блеском, и взгляд их, обращенный на Бруно, был пугающе мрачен.