Бледно-серая шкура виновного
Шрифт:
— И вы их придушили. Сбили цену до той, которую могли себе позволить. У вас не было другого выбора.
— У меня не было другого выбора на всем белом свете, кроме как придушить самого себя. Клянусь, если б на том участке работал мой родной брат, все было бы точно так же. Но позвольте сказать, я никогда не думал, что Бэннон пойдет на самоубийство. Это никогда, ни на миг не приходило мне в голову. В воскресенье мы поздно завтракали на кухне, мне позвонили по телефону, сказали, что он сотворил, и, как только я положил трубку да поразмыслил, побежал прямо в ванную. Весь завтрак ушел в унитаз. Клянусь, я заболел. Почти целый день пролежал в постели. Сьюзи хотела позвонить доктору, да я ей говорю, наверно, чего-нибудь
— Может быть, Бэннон не покончил с собой. Его поникшая голова вздернулась.
— К чему вы это клоните? Что за игру затеваете?
— Просто думаю. Думаю, ведь вполне хорошо известно, кто и зачем нажимал на Бэннона. Может быть, кто-то хотел заслужить признательность — вашу и Монаха Хаззарда. Может, на Бэннона навалились попросту в доказательство своего истинного усердия и стремления помочь, да несколько перестарались. И если Бэннон при этом нечаянно умер, нашелся отличный способ обставить все так, чтобы никто никогда в жизни не обнаружил тяжелых побоев.
Он принялся грызть большой палец.
— Сьюзи заметила, что, если он все равно собирался размозжить себе голову этой штукой, вполне мог бы лечь лицом вниз, чтоб не видеть, как она падает… — Он выпрямился и покачал головой. — Нет. В округе нет никого, кто расправился бы с человеком подобным способом. Я никого такого не знаю. И Монах не знает.
Я взглянул на часы:
— Вот что вам надо сделать. Пресс. Я буду в городе в четверг, четвертого. Привезу с собой кое-кого. Может быть, он расскажет вам кое-что интересное. Но единственная возможность с ним поговорить — приготовить сорок тысяч наличными или заверенный чек. У меня будет акт передачи, заявление о ликвидации и так далее. Покажете мне деньги и сможете поговорить с человеком, которого я привезу. Потом решите, желаете ли купить участок Бэннона. Ибо это для вас единственный шанс что-нибудь съесть.
Он поднялся:
— Или?
— Или я просто дождусь, когда вы уедете, дождусь, когда «Кэлитрон» отменит сделку, потом сам заключу сделку с Карби, который, безусловно, не собирается возобновлять опцион с вами, а потом посмотрю, не обойдется ли мой покупатель без вашей земли и без земли Санто. Полагаю, двухсот десяти акров может оказаться вполне достаточно.
— Вы не блефуете?
— Докажите, что можете поставить на игровой стол сорок тысяч, и мы мельком покажем вам проходную карту. Поверьте, это ваш единственный и последний шанс.
С пристани он оглянулся на кормовую палубу, где стоял я, покачал головой и сказал:
— Будь я проклят, Макги, но почти что легче иметь дело с этим сукиным сыном Санто. По крайней мере, лучше понимаешь, что за чертовщина творится.
Я вернулся и крикнул Пусс, чтоб она выходила. Поднял сиденье желтого дивана, вытащил из гнездышка маленький «Сони-800». Ушло две трети пятидюймовой катушки полумиллиметровой пленки. Я отключил микрофон, подсоединил электрический шнур ради экономии батареек, перемотал к началу, растянулся на диване. Пусс уселась на полу скрестив ноги, и мы начали слушать. Я лишь один раз немножко отмотал назад, еще раз прокрутил рассказ о беседе с Санто в Атланте, а оттуда пустил все подряд до конца.
В конце Пусс поднялась, выключила магнитофон, плюхнулась на свободное местечко на краешке дивана:
— Это и есть наш злодей, милый? Этот жалкий, трусливый, испуганный, скрытный человечек? Он просто бьется,
— Санто больше тебя устраивает в роли злодея?
— Может быть, равнодушие и есть величайший грех, милый. Санто меня устраивает, пока не появится кто-нибудь новенький. Завтра канун Нового года, Макги.
— Вот именно. Это в самом деле.
— Как ты отнесся бы к предложению не собирать толпу?
— Я уж подумывал, не попытаться ли доказать, что толпу составляют двое.
— По-моему, двое, как следует пораскинув мозгами, могут повеселиться так, что чертям станет жарко, как в старые добрые времена.
— Старое знакомство не забывается.
— Новое знакомство не забывается. Что сталось с людьми, которые начинали с дорогих марок шампанского и испарились, как это самое шампанское?
— Они редко помнят собственные имена.
— Давай попробуем.
Весь последний день года медленно лил серый дождь. Мы заперли «Флеш» на все замки, отключили телефон, игнорировали позывные завсегдатаев, кочующих с судна на судно. Здесь был наш личный мир, а она населила его толпой девушек. Она никогда еще не источала так долго такую поразительную, сумасшедшую энергию. На все это время она выбралась из раковины, в которой сидела последние несколько дней. Мы достигли вершины, и выпитое вино перенесло нас в какое-то нереальное место, не пьяных и не трезвых, не здравомыслящих и не безумных, где забавное становилось втрое забавнее, игры оказывались неистощимыми, слезы лились и от смеха, и от печали, любой вкус обострялся, любой запах усиливался, чувствительность каждого нерва неизмеримо возрастала. Может быть, в это место попадают полуживые, которые претерпели падения, тяжкие испытания, травмы, но ощущают истинную реальность, полностью сознают, что подобное чудо нельзя растолочь в порошок и носить с собой в кармане. Она была целой толпой девушек, наполнивших собой плавучий дом, день, долгий вечер.
Кому-то из этих девушек было всего десять, кому-то пятнадцать, а кому-то десять тысяч лет. И мне, как Алисе в Стране чудес, приходилось бежать вдвое быстрей, чтобы оставаться на одном месте. С Но-о-овым годом, любовь моя…
В понедельник я проснулся с ощущением необходимости встать и стукнуться головой об стенку, чтобы заработало сердце. На часах у кровати было семь минут двенадцатого. Никакого похмелья. Лишь тяжелая свинцовая удовлетворенность от полной отдачи сил, существенно подорвавшей их общий запас. Я потащился в просторную душевую, намылился и стоял под шумно хлеставшей водой с закрытыми глазами, покачиваясь, словно спящая под дождем лошадь. Наконец, из чувства долга и желания проявить характер, подставил под игольчатый душ голову и пустил холодную воду. Подпрыгивая и задыхаясь, я сурово раздумывал о неточности всех свадебных шуток насчет задернутых оконных штор. Долгое праздничное уединение с сильной, крепкой, полной жизненных сил, требовательной и изобретательной девчонкой оставляет впечатление, вполне сравнимое с переправкой по озеру пары тонн кирпичей, их доставкой на тачке за лелеять поездок на вершину горы, после чего ты скатился обратно в озеро и утонул.
С грустной, полной воспоминаний улыбкой я потянулся за, зубной щеткой и увидел, что щетки Пусс исчезли. Ладно. Значит, она собралась пораньше. Продолжая чистить зубы, я свободной рукой открыл другой шкафчик. Он был пуст. Впервые за все эти месяцы она забрала все свои вещи.
Я сполоснул рот, сплюнул, завернулся в большое влажное полотенце и пошел на поиски. Разумеется, на борту не осталось никаких ее признаков. Она ушла. Приклеила кусочком скотча к кофейнику записку, написанную размашистым почерком красной шариковой ручкой.