Бледное пламя

Набоков Владимир Владимирович

Уж сорок лет^{49} — четыре тыщи разТвоя подушка принимала нас.Четыре сотни тысяч раз обоимЧасы твердили время хриплым боем.А много ли еще календарей280: Украсят створки кухонных дверей?

Люблю тебя, когда, застыв, глядишьТы в тень листвы. "Исчез. Такой малыш!Вернется ли?" (В тревожном ожиданьеТак нежен шепот — нежен, как лобзанье.)Люблю, когда взглянуть зовешь меня тыНа самолетный след в огне заката^{50},Когда, закончив сборы, за подпругуМешок дорожный^{51} с молнией по кругуТы тянешь. И привычный в горле ком,290: Когда встречаешь тень ее кивком,Игрушку на ладонь берешь усталоИли открытку, что она^{52} писала.

Могла

быть мной, тобой, — иль нами вместе.Природа избрала меня. Из мести?Из безразличья?.. Мы сперва шутили:"Девчушки все толстушки, верно?" или"Мак-Вэй (наш окулист) в один приемПоправит косоглазие". Потом —"А ведь растет премиленькой". — И в бодрость300: Боль обряжая: "Что ж, неловкий возраст"."Ей поучиться б верховой езде"(В глаза не глядя). "В теннис... а в еде —Крахмала меньше, фрукты! Что ж, онаПусть некрасива, но зато умна".

Все бестолку. Конечно, высший балл(История, французский) утешал.Пускай на детском бале в РождествоОна в сторонке — ну и что с того?Но скажем честно: в школьной пантомиме310: Другие плыли эльфами леснымиПо сцене, что украсила она,А наша дочь была обряженаВ Старуху-Время, вид нелепый, вздорный.Я, помню, как дурак, рыдал в уборной.

Прошла зима. Зубянкой и белянкойМай населил тенистые полянки^{53}.Скосили лето, осень отпылала,Увы, но лебедь гадкая не сталаДревесной уткой^{54}. Ты твердила снова:320: "Чиста, невинна — что же тут дурного?Мне хлопоты о плоти непонятны.Ей нравится казаться неопрятной.А девственницы, вспомни-ка, писалиБлестящие романы. Красота лиВажней всего?.." Но с каждого пригоркаКивал нам Пан, и жалость ныла горько:Не будет губ, чтобы с окурка тонЕе помады снять, и телефон,Что перед балом всякий миг поет330: В Сороза-Холл, ее не позовет;Не явится^{55} за ней поклонник в белом;В ночную тьму ввинтившись скользким телом,Не тормознет перед крыльцом машина,И в облаке шифона и жасминаНе увезет на бал ее никто...Отправили во Францию, в шато.

Она вернулась — вновь с обидой, с плачем,Вновь с пораженьем. В дни футбольных матчейВсе шли на стадион, она ж — к ступеням340: Библиотеки, все с вязаньем, с чтеньем,Одна — или с подругой, что потомМонашкой стала, иногда вдвоемС корейцем-аспирантом; так страннаБыла в ней сила воли — раз онаТри ночи провела в пустом сарае^{56},Мерцанья в нем и стуки изучая.Вертеть слова любила^{57} — "тень" и "нет",И в "телекс" переделала "скелет".Ей улыбаться выпадало редко —350: И то в знак боли. Наши планы едкоОна громила. Сидя на кроватиИзмятой за ночь, с пустотой во взгляде,Расставив ноги-тумбы, в космах грязныхСкребя и шаря ногтем псориазным,Со стоном, тоном, слышимым едва,Она твердила гнусные слова.

Моя душа — так тягостна, хмура,А все душа. Мы помним вечераЗатишия: маджонг или примерка360: Твоих мехов, в которых, на поверку,Ведь недурна! Сияли зеркала,Свет — милосерден, тень — нежна была.Мы сделали латынь; стеною строгойС моей флюоресцентною берлогойРазлучена, она читает в спальне;Ты — в кабинете, в дали дважды дальней.Мне слышен разговор: "Мам, что за штукаВестальи?" — "Как?" — "Вес талии". Ни звука.

Потом ответ твой сдержанный, и снова:370: "Предвечный, мам?" — ну, тут-то ты готоваИ добавляешь: "Мандаринку съешь?" —"Нет. Да. А преисподняя?" — И в брешьМолчания врываюсь я, как зверь,Ответ задорно рявкая сквозь дверь.

Неважно, что читала, — некий всхлипПоэзии^{58} новейшей. Скользкий тип,Их лектор, называл те вирши^{59} "плачемЧаруйной дрожи", — что все это значит,Не знал никто. По комнатам своим380: Разъятые тогда, мы состоим,Как в триптихе или в трехактной драме,Где явленное раз живет веками.

Надеялась ли? — Да, в глуби глубин.

В те дни я кончил книгу ^{60} . Дженни Дин ^{61} ,Моя типистка, способом избитымЕе свести решила с братом Питом.Друг Джейн, их усадив в автомобиль,Повез в гавайский бар за двадцать миль.А Пит подсел в Нью-Вае, в половине390: Девятого. Дорога слепла в стыни.Уж

бар нашли, внезапно Питер ДинСебя ударив в лоб, вскричал: кретин!Забыл о встрече с другом: друг в тюрьмуПосажен будет, если он ему...Et cetera [2] . Участия полна,Она кивала. Пит исчез. ОнаЕще немного у фанерных кружевПомедлила (неон рябил по лужам)И молвила: "Мне третьей быть неловко.400: Вернусь домой". Друзья на остановкуЕе свели. Но в довершенье бедОна зачем-то вышла в Лоханхед.

2

И так далее (лат.).

Ты справилась с запястьем: "Восемь тридцать.Включу". (Тут время начало двоиться.)^{62}Экран чуть дрогнул, раскрывая поры.Едва ее увидев, страшным взоромПронзил он насмерть горе-сваху Джейн.Рука злодея^{63} из Флориды в МэнПускала стрелы эолийских смут.410: Сказала ты: "Вот-вот квартет зануд(Три критика, пиит) начнет решатьСудьбу стиха в канале номер пять".Там нимфа в пируэте^{64} свой весеннийОбряд свершает, преклонив колениПред алтарем в лесу, на коем в рядПредметы туалетные стоят.Я к гранкам поднялся наверх и слышал,Как ветер вертит камушки на крыше."Зри, в пляс — слепец, поет увечна голь".420: Здесь пошлый тон эпохи злобной стольОтчетлив^{65}... А потом твой зов веселый,Мой пересмешник, долетел из холла.Поспел я чаем удоволить жаждуИ почестей вкусить непрочных: дваждыЯ назван был, за Фростом, как всегда(Один, но скользкий шаг)^{66}."Вот в чем беда:Коль к ночи денег не получит он...Не против вы? Я б рейсом на Экстон..."

Там — фильм о дальних странах: тьма ночная430: Размыта мартом; фары, набегая,Сияют, как глаза двойной звезды^{67},Чернильно-смуглый тон морской воды, —Мы в тридцать третьем жили здесь вдвоем,За девять лун до рождества ее.Седые волны^{68} уж не вспомнят нас, —Ту долгую прогулку в первый раз,Те вспышки, парусов тех белых рой(Меж них два красных, а один с волнойТягался цветом), старца с добрым нравом,440: Кормившего несносную оравуГорластых чаек, с ними — сизаря,Бродившего вразвалку... Ты в дверяхЗастыла. "Телефон?" О нет, ни звука.И снова ты к программке тянешь руку.Еще огни в тумане. Смысла нетТереть стекло: лишь отражают светЗаборы да столбы на всем пути."А может, ей не стоило идти?Ведь все-таки заглазное свиданье...450: Попробуем премьеру "Покаянья"?"Все так же безмятежно, мы с тобойСмотрели дивный фильм. И лик пустой,Знакомый всем, качаясь, плыл на нас.Приотворенность уст и влажность глаз,На щечке — мушка, галлицизм невнятный,Все, точно в призме, расплывалось в пятнаЖеланий плотских."Я сойду". — "Постойте,Ведь это же Лоханхед!" — "Да-да, откройте".В стекле качнулись призраки древес,460: Автобус встал. Захлопнулся. Исчез.Гроза над джунглями. "Ой, нет, не надо!"В гостях Пат Пинк (треп против термояда).Одиннадцать. "Ну, дальше ерунда", —Сказала ты. И началась тогдаИгра в телерулетку. Меркли лица.Ты слову не давала воплотиться,Шутам рекламным затыкала рты.Какой-то хлюст прицелился^{69}, но тыБыла ловчей. Веселый негр^{70} трубу470: Воздел. Щелчок. Телетеней судьбуРубин в твоем кольце вершил, искрясь:"Ну, выключай!.." Порвалась жизни связь,Крупица света съежилась во мракеИ умерла.Разбуженный собакой,Папаша-Время^{71} встал из шалашаПрибрежного, и кромкой камышаПобрел, кряхтя. Он был уже не нужен.Зевнула ты. Мы доедали ужин.Дул ветер, дул. Дрожали стекла мелко.480: "Не телефон?" — "Да нет". Я мыл тарелки,Младые корни, старую скалуЧасы крошили, тикая в углу.

Двенадцать бьет. Что юным поздний час!И вдруг, в стволах сосновых заблудясь,Веселый свет плеснул на пятна снега,И на ухабах наших встал с разбегаПатрульный "Форд"... Отснять бы дубль другой!..

Одни считали — срезать путь домойОна пыталась, где, бывает, в стужу490: От Экса^{72} к Ваю конькобежцы кружат,Другие — что бедняжка заплуталась,А третьи — что сама она сквиталасьС ненужной жизнью^{73}. Я все знал. И ты.