Шрифт:
У моря
Час на самолёте до Симферополя пролетел незаметно. Даже любимая книжка – вечная спутница, распахнув свои корки для очередной встречи, с вынутым кляпом закладки, не сказала, ни слова. Я уже предвкушал сахарный вкус «Кокура» и туманнозелёную Ялту, куда и добрался по прилёту, через несколько часов. Не желала душа наблюдать дома агонию красок осени под однообразным утренним снежком: серо-розовое изношенное осадками небо, с летящими из остывающего воздуха, слипшимися белыми хлопьями;
Решился я на поездку сразу, как только, сквозь сон позавчерашней одинокой, полной воспоминаний и дремотных провалов, ночи, услышал размеренный призывный набат ещё тёплых волн о знакомую набережную. Солёные брызги, протёкшие на губы разбудили меня. И вот я приехал навстречу к ним: к влажным пальмам, шороху гальки, к мнимому горизонту, обозначающему свои границы в зависимости от воздушно-капельного настроения. Приехал на несколько дней без всякой особой надобности и сразу лёгким шагом направился вдоль знакомой каменистой речки к морю.
Сон мой, подсвеченный внезапно вышедшим солнышком, обернулся явью, натурой. Звуками улицы. Продавщицей мороженого с голубым пингвином на морозильном ящике, встречными улыбчивыми лицами, дворнягой, лежащей на лужайке подстриженного газона.
Ялта ещё дышала теплом. И, чтобы почувствовать это дыхание, и унять волнительную дрожь от незапланированной встречи с ней, я присел на скамейку. Сквозь уже почти расступившуюся листву, в просвете площадного пространства, за ажурным заборчиком, с неё было видно всё в блёстках, ещё беззвучное полотно воды.
О чем думают в таких случаях? О чём говорят в таких случаях? Наверное, это и есть то безмолвное состояние души, когда ей не нужно прятаться и выдавать в эфир словесные обманки. Не нужно таиться в укромных углах и чуланах собственного «Я». Всё открыто: даже мифический третий глаз, исследуя пространство, имеет возможность заглянуть за ту сакральную черту между величиной неба и толщей воды, где, как мне кажется, и живёт сказка.
После солёного рукопожатия (полы пальто тоже приняли участие) и внезапного омовения ног (волна дуплетом, обогнав сама себя, проникла в ботинок) приветствие было закончено. Я отправился за завтраком в ближайшее кафе.
Массивная деревянная дверь с разноцветными витражами, впустила меня, а затем и подтолкнула в полутьму с красными пятнами абажуров на столиках. Здесь нашлось и моё любимое вино, и неизменное пюре с почти хлебной котлеткой, и говорливый собеседник – картофельный нос, с украинским смаком потреблявший бутерброды с салом и водкой.
Этот, не по сезону отдыхающий с набитым ртом, уверял меня, что ещё вчера он плавал, и вода – блаженство. Допил свой графинчик, шумно встал и, махнув для приличия мне рабочей пятернёй, пошёл расплачиваться к бару.
А что я ещё хотел увидеть в курортном городе? Но ведь что-то же хотел! Припомнился мне один знакомый знакомого в местечке под названием Гаспра. Мы с женой невообразимое количество лет назад отдыхали у них, снимали комнату. Вроде он был…санитарным
Дом моего врача найти было легко. Он стоял на развилке дорог. Под единственным балконом с каменными пузатыми балясинами этого эпохального особняка рос благородный лавр, а в самой излучине, почти у асфальта, остроконечный пирамидальный кипарис правильной формы. Всё оказалось на месте и даже приумножило массу и объём. Стены здания, некогда приютившие нас, постарели. Давно некрашеная штукатурка приобрела багровый южный загар, а в балконном окне вместо стёкол были вставлены крашеные белым катарактические фанерки.
Странно было проделывать тот же путь много лет спустя. Сердце лениво ежилось от уколов памяти: в день приезда мы с Соней тем тёплым вечером с экзотической жадностью пытались надрать впрок лавровых листьев. И всё нюхали их, нюхали, словно весь смак земли заключался в этой пряности.
В полутёмном единственном подъезде царил запах старого дерева и моя осторожная нога всё проваливалась к полу, никак не могла наступить на первую, ведущую к верху опору. Когда же это случилось, ступени пропели мне скрипучую песню в два пролёта с куплетом площадки, заваленной бывшими вещами.
«Опоз-з-здал с-с-сударь, опоз-з-здал…з-забыли м-мы, з-забыли».
Кнопка звонка отсутствовала. Я тихонько постучал. «В любом случае, – думал я, – ночлег тут можно найти, даже если…». Но через невнятную паузу дверь приоткрылась, и зависла нерешительно на середине пути, стыдливо показывая цинковое ведро и швабру, прислонённую к стене.
«Заходите, прошу Вас, – еле расслышал я, посаженый с прорывавшейся хрипотцой голос, – дверь прикройте плотнее – сквозняки».
Вопреки моим предположениям, он вспомнил нас, и даже был видимо рад, что именно я появился на пороге его квартиры. Долго вглядывался в моё лицо, поглаживая пальцами ощетинившийся подбородок: «Время, время…Вы не сильно изменились. А Ваша жена?» «Осталась дома», – ответил я, хотя даже сам почувствовал в своих словах фальшь.
Всё равно, всегда приятно знать, что где-то за тысячи километров чужая память хранит гипсовый отпечаток твоего благородного следа. И даже если случится вернуться, то история, оставленная здесь, будет светиться вокруг тебя ореолом подлинности, как у денежной купюры с большим достоинством, подставленной к инфракрасным лучам.
«Вроде не сезон? – Санитарный врач вопросительно посмотрел на меня, и, видя, как я достаю из портфеля бутылку марочного вина, поморщился и добавил, – Зря, зря вы это, лучше бы водки принесли, не переношу этот жжёный сахар». «Дак я …», – повернулся было к двери. «Стойте! Не нужно никуда ходить. У меня всё есть».