Блеск и нищета шпионажа
Шрифт:
Вновь на него накинулись журналисты, вновь забросали одними и теми же вопросами: был ли он пятым в великолепной «кембриджской пятерке»? Кто вербовал его, Филби или Блант? Или сами русские? Какая там, к черту, «пятерка»! Из одного Кембриджа вышло не меньше дюжины русских агентов, не говоря об Оксфорде, правда, история об этом умалчивает. И слава богу.
После Райта в начале девяностых его дело закрутил сбежавший на Запад сотрудник КГБ Гордиевский: в Москве времени зря не терял, решил солидно обеспечить себе будущее, покопался в архивах и потом все это выплеснул на
И снова закрутилась карусель: кто же пятый?
В Прованс, как мухи, слетелись журналисты, одна сволочь устроила ему засаду, выскочила из-за угла с кинокамерой и прямо спросила: вы были пятым? Конечно, он говорил, что все это нонсенс, злой вымысел, клевета.
Так он и стоит в кадре, худой, со злым, вытянутым лицом, стоит и говорит: никаких комментариев, ничего не было, с русскими я не работал!
В таких случаях подают в суд за клевету, но как он мог это сделать, если английская контрразведка прекрасно знала, что он был одним из самых эффективных советских агентов. Пусть пятым, если это нравится глупой публике, которая заглатывает все, что сует ей в пасть пресса.
А тут еще с этой дурацкой горбачевской гласностью потянулись, словно поганки, воспоминания старых чекистов, и опять его имя, хотя без лишних подробностей…
Сам сел за мемуары, но шли они туго, думал о смерти, вдруг стала раздражать Франция, в которой он прожил многие годы, вспомнил, что его соратник по «пятерке», тоже, между прочим, шотландец, Дональд Маклин повелел отвезти свой прах из Москвы в суровый Альбион. Живого его мигом арестовали бы и засадили до конца дней в каталажку, а прах… праху мстят только в России.
Джон Кэрнкросс был шотландцем и гордился этим — только неучи смешивают в одну кучу шотландцев с англичанами.
В Шотландии своя культура, свой виски, своя тягучая волынка, свои клетчатые юбки, свои вересковые поля, свои танцы, и только шотландцы умеют по-настоящему бить в тимпаны! Между прочим, имеется и своя партия, которая стоит за выход из империалистической Англии. В Шотландии все есть.
Он родился в 1913 году в Глазго, в скромной семье рабочего, однако путь отца его не прельщал. Был одарен, как и его старший брат, прекрасный экономист, который впоследствии возглавил государственную экономическую службу, а затем стал президентом университета в Глазго.
Джон схватывал все на лету, совсем юным победил на конкурсе и поступил в академию Хамильтона близ Глазго, а в семнадцать лет уже изучал в университете в Глазго французский, немецкий, политэкономию. К языкам он был счастливо предрасположен и в 1933–1934 годах закрепил французский в Сорбонне, там он за один год получил диплом, на который обычно убивают года три. Затем он поступил в Тринити — колледж Кембриджского университета, где все и началось…
Впереди были блестящая научная карьера, профессорская мантия и квадратная шапочка, признание восхищенных читателей и слушателей.
Так он, наверное, и хотел, но не позволило горячее шотландское сердце.
В Глазго, где он вырос, царила бедность, которая и не снилась в те годы Лондону, мировой экономический кризис больно ударил по Англии,
Курс французской литературы в Кембридже Кэрнкроссу читал Энтони Блант, тот самый Блант, который был одним из деятельных агентов «пятерки», служил в английской контрразведке и других важных отсеках истеблишмента и в конце концов стал куратором королевской галереи и интеллектуальным фаворитом при дворе Ее Величества.
«Характеризуя свою работу с 1937 года до начала войны, скажу, что я почти ничего не делал, — докладывал Блант в агентурном донесении в Москву в 1943 году. — Я только начал работать и старался решить трудную задачу: создать впечатление, что я не разделяю левые взгляды, стараясь, с другой стороны, поддерживать тесный контакт с левонастроенными студентами, среди которых могли быть таланты, представляющие для нас интерес. Как вы знаете, я завербовал следующих товарищей: М. С. и Л. Л. Меня также просили установить контакт с К. (Кэрнкросс), и я это сделал для Б. (Берджесс)».
Вот тебе и «ничего не делал»! Дай бог каждому разведчику такое «ничего»!
В «пятерке» все считали себя не «советскими агентами», а коммунистами и коминтерновцами, к конспирации относились не особенно прилежно (не шпионы же!) и откровенно обменивались информацией о том, кто и что делал для советской разведки, выглядевшей как отдел Коминтерна.
Блант передал Кэрнкросса на связь другому «пятерочнику», Гаю Берджессу, затем в его разработку включился советский нелегал Арнольд Дейч, кадровый сотрудник разведки, который его и завербовал, присвоив импозантную кличку Мольер.
Кстати, на счету у тихого, интеллигентного чешского еврея доктора Дейча, погибшего в 1942 году от рук эсэсовцев, столько ценнейших вербовок (в одной Англии штук двадцать), что до него не дотянуться всем генералам советской разведки, вместе взятым.
А что мы знаем о нем? Лишь мемориальная доска на доме в Вене, где он жил, на ней написано о его вкладе в сопротивление нацизму и освобождение Австрии.
В вербовке Кэрнкросса немалую роль сыграл и коммунист Клугман — в те годы все компартии считали своим пролетарским долгом работать на советскую разведку.
Следуя правилам конспирации, в 1936 году, уже оканчивая Кембридж, Кэрнкросс порвал с коммунистической партией, стал усиленно демонстрировать свои патриотические взгляды и с блеском сдал вступительные экзамены в Форин офис, набрав больше всего очков из всех претендентов. Таким образом советская разведка получила еще одного агента в английском внешнеполитическом ведомстве.
Правда, Кэрнкроссу не удалось укрепиться на одном месте, до 1938 года он менял должности в американском, западном и центральном отделах МИДа.