Блеск клинка
Шрифт:
— Это всех удивляет. Верный Бернар делает предложения по два раза в год, на Рождество и Пасху. Мать в восхищении от него. Но у моей сестры сильный характер.
— Мне кажется, он ехал очень близко к вам, — сказал Пьер, — это первое, что я заметил.
— В самом деле, Пьер? Это верно, что в последнее время он перенес часть своего внимания на меня. А мой родственник добр по отношению к тебе?
— Он поручает мне много работы, — улыбаясь, ответил Пьер. — Я, разумеется, рад этой работе. Я все время очень занят, мадемуазель. Вот почему я позволил вашей
— Ты не можешь проводить все время на причалах, Пьер. Несомненно ты посвящаешь вечера покорению сердец женщин Монпелье.
— На самом деле я веду здесь монашескую жизнь, мадемуазель. Маленькая гостиница, в которой я живу, принадлежит до крайности набожному старику. Он закрывает ее точно во время вечерни и весь вечер предается набожным размышлениям.
— Так ты живешь в гостинице, Пьер? Бернар рассказывал мне, что ты там часто бываешь и убиваешь голыми руками всех посетителей, которые тебе не понравятся.
— Это злостная выдумка, которая сопровождала меня на протяжении всего пути из Руана. Ваш родственник оказался сплетником, мадемуазель.
— О, Бернар всегда говорит с умыслом. Никто не принимает его всерьез. Таковы его склонности.
— Я часто с ними сталкивался, — признал Пьер. — Я тоже не воспринимаю это всерьез. На самом деле я никого не убивал. Но один человек погиб от руки неизвестного убийцы после безобидной драки со мной у Головореза в Руане.
— Какое ужасное имя, Пьер! Должно быть, это заведение с ужасной репутацией.
Пьер рассказал ей о благочестивом происхождении кровавого имени, и Клер рассмеялась. Пьеру показалось, что ее смех похож на музыку, на звон колокольчика, только иначе и прекраснее. Его охватил трепет и он опять потерял дар речи.
В небольшом городке Монпелье все знали друг друга. Стражники у ворот дружески приветствовали Пьера и низко, с исключительной военной четкостью поклонились благородной леди.
— Клерк делает успехи! — пробормотал сержант, кланяясь вместе с другими. Завтра Монпелье будет жужжать как улей. Все они знали, кем была Клер. Не подозревая об этом, она заслужила немало откровенных, неприкрашенных комплиментов.
— Сразу за стенами есть очень приятная узкая дорожка, — сказал Пьер. — Вид гавани очарователен. Я уверен, что мы успеем подняться на холм и немного полюбоваться оттуда на гавань.
Клер улыбнулась.
— Ты хитро уговорил отца отпустить меня. Прямо под носом у Бернара. Но у меня нет желания отправляться с тобой в лес. Там, наверное, полно воров, а это не очень приятно — быть похищенной и ждать выкупа.
— В лесу нет воров, — возразил Пьер, — но если бы они были, я совершенно уверен, что смогу убить их голыми руками, если они нападут на вас, мадемуазель.
Последнее слово Пьер невольно разделил на две части, так что вместо формального «мадемуазель» получилось «моя дама» с несомненным оттенком обладания. Это прозвучало чрезвычайно фамильярно. Клер была поражена. Но глаза Пьера сверкали, челюсти были сведены и кулаки крепко сжаты, как будто он сжимал ими горло грабителя.
Клер смотрела на него взглядом, который ужасно смутил бы его, если бы он не сосредоточился столь упорно на смертельной борьбе с грабителем. Она быстро переводила взгляд от одного плеча к другому, со лба на подбородок так, будто увидела его в первый раз.
В этот момент она решила ехать на вершину холма, куда их умные лошади, не получая других указаний, уже начали взбираться. Клер никогда не слышала столь сильного желания в голосе мужчины. Она начала вспоминать их первую встречу.
На вершине холма с видом на гавань находилась придорожная святыня, каких были миллионы на территории Франции. Заходящее солнце окрасило в красный цвет крест со стороны моря, а поднимающаяся луна, которая скрывалась от них за холмом, подсветила его другую сторону, обращенную к материку, так что старая, иссеченная ветром древесина сияла как бронза. У подножия креста были место коленопреклонения для тех, кому захотелось бы преклонить колени, и скамейка для отдыха. Они были истерты и отполированы за годы верной службы.
На вершине холма их ожидало величественное зрелище: с одной стороны из-за далекого, черного, зубчатого горизонта только что показалась полная луна, с другой солнце наполовину скрылось за горизонтом, и по багровой воде гавани до самого неба протянулась золотистая дорожка.
Клер хотелось полюбоваться закатом солнца, и она убедила себя, что у нее затекла нога в седле, когда они поднимались верхом на холм, хотя такого не случалось на всем пути от Клермона до Монпелье.
— Я хотела бы сойти с коня и немного отдохнуть, — сказала она.
Пьер моментально очутился на земле и сцепил руки в виде стремени, чтобы она могла поставить ногу; когда он опустил Клер, так что она могла ступить другой ногой на землю, ему пришлось согнуться как бы в поклоне; потом он расцепил пальцы, развел руки и выпрямился.
Она была так близко, что они почти касались друг друга. Он чувствовал на щеке ее дыхание. Какое-то из импортируемых Жаком Кером благовоний придавало чудесный аромат ее волосам. Его руки опять сомкнулись, теперь вокруг ее талии, а когда она подняла голову и посмотрела на него с непритворным удивлением, он поцеловал ее в губы.
Пьер закрыл глаза; его лицо исказилось, как будто он испытывал боль, поэтому он не видел ее широко открытые глаза и испуг в них. Она боялась не Пьера, так как хорошо знала, что он не причинит ей вреда. Однако человек, обнявший ее своими длинными руками, кажется не собирался отпустить ее, пока не наступит конец света. Клер представилось в небе ужасное видение полудюжины возмущенных родственников, потом она закрыла глаза и видение исчезло. Она была слишком поражена, чтобы сопротивляться; ей и не хотелось сопротивляться. Ее руки легли на его плечи, одна рука нежно скользнула по его шее и волосам и она ответила на поцелуй, по крайней мере, мысленно, потому что его губы все еще прижимались к ее губам, и она почти не могла пошевельнуться.