Блестящая будущность
Шрифт:
Такъ какъ дверь за нами не заперли, то я оставилъ на минуту Герберта одного и побжалъ наверхъ сказать одно слово опекуну. Я нашелъ его въ уборной, онъ усердно мылъ руки.
Я вернулся, чтобы сказать ему, что сожалю о происшедшихъ непріятностяхъ и прошу его на меня не сердиться.
— Да! — сказалъ онъ, моя лицо и говоря сквозь брызги воды, — пустяки, Пипъ. Мн право нравится этотъ паукъ.
Онъ моталъ головою, обтираясь полотенцемъ.
— Я радъ, что онъ вамъ нравится, сэръ, — отвчалъ я, — но мн онъ не нравится.
— Прекрасно, — согласился опекунъ, — совтую вамъ, не водитесь съ нимъ и держитесь отъ него подальше. Но мн онъ нравится, Пипъ; онъ изъ настоящихъ. Если бы я былъ прорицателемъ… Но я не
Онъ выглянулъ изъ-за полотенца и поймалъ мой взглядъ.
— Но я не прорицатель, — продолжалъ онъ, обматывая голову полотенцемъ и старательно вытирая за ушами. — Вы знаете, кто я, не правда ли? Покойной ночи, Пипъ.
— Покойной ночи, сэръ.
Черезъ мсяцъ посл того истекъ срокъ занятій паука съ м-ромъ Покетъ, и, къ великому облегченію всего дома, онъ убрался къ себ домой.
ГЛАВА XXV
«Дорогой м-ръ Пипъ.
«Пишу вамъ по просьб м-ра Гарджери, чтобы извстить васъ, что онъ детъ въ Лондонъ въ компаніи съ м-мъ Уопслемъ и былъ бы радъ, если бы могъ повидаться съ вами, съ вашего позволенія. Онъ прідетъ въ гостиницу Барнарда во вторникъ, въ 9 часовъ утра; если вамъ не угодно его видть, пожалуйста, напишите. Ваша бдная сестра все въ томъ же положеніи. Мы говоримъ про васъ въ кухн каждый вечеръ и представляемъ себ, что вы говорите и что длаете. Если теперь это можетъ показаться вольностью, то простите ради дружбы милыхъ прежнихъ дней. Вотъ и все, что иметъ вамъ сказать
„Ваша неизмнно преданная и любящая
слуга
Я получилъ это письмо по почт въ понедльникъ утромъ, а потому назначенное свиданіе должно было произойти на слдующій день. Дайте мн въ точности изложить, съ какими чувствами я дожидался прізда Джо.
Дожидался я его безъ всякаго удовольствія, хотя когда-то былъ связанъ съ нимъ тсной дружбой; нтъ, я ждалъ его только съ тревогой и даже стыдился этой встрчи. Если бы я могъ удержать его отъ прізда, уплативъ деньги, я, безъ сомннія, уплатилъ бы ихъ. Главнымъ успокоеніемъ для меня было то, что онъ прідетъ въ гостиницу Барнарда, а не въ Гаммерсмитъ, и слдовательно не попадется на глаза Бентли Друмлю. Я ничего не имлъ противъ того, чтобы его видлъ Гербертъ или его отецъ, которыхъ я уважалъ; но былъ бы крайне недоволенъ, если бы его увидлъ Друмль, котораго я презиралъ. Такъ въ жизни мы совершаемъ худшія низости и пошлости изъ-за людей, которыхъ всего сильне презираемъ.
Какъ бы то ни было, а я вернулся въ городъ въ понедльникъ вечеромъ, чтобы принять Джо, всталъ на другой день рано поутру и привелъ комнату и обденный столъ въ блестящій видъ. Но свиданіе съ Джо прошло не совсмъ благополучно. Джо былъ стсненъ въ движеніяхъ, безпрестанно сбивался; то звалъ меня „Пипъ“, то величалъ „сэромъ“. То на него находили непостижимые припадки раздумья, и онъ, не донося вилку до рта, держалъ ее въ воздух, между тарелкой и ртомъ; то смотрлъ во вс глаза на какую-нибудь вещь; то онъ принимался какъ-то странно кашлять. При этомъ онъ сидлъ далеко отъ стола и чаще ронялъ куски на полъ, чмъ клалъ ихъ въ ротъ, такъ что я отъ души порадовался, когда Гербертъ ушелъ отъ насъ въ городъ. У меня не хватало ни здраваго смысла, ни доброты, чтобы понять, что во всемъ этомъ былъ виноватъ я самъ, и что если бы я мене стснялся Джо, то и онъ былъ бы развязне и проще. Я былъ нетерпливъ и раздражителенъ съ нимъ, и при такихъ условіяхъ онъ и меня заставилъ быть какъ на иголкахъ. Посл завтрака, когда Гербертъ ушелъ, Джо началъ:
— Такъ какъ мы теперь остались вдвоемъ, сэръ…
— Джо, — перебилъ я раздражительно, — какъ можешь ты говорить мн „сэръ“.
Джо
— Такъ какъ мы теперь вдвоемъ, — началъ Джо, — и я не располагаю временемъ, и не могу пробыть здсь доле нсколькихъ минутъ, то долженъ теперь объяснить причину, ради которой я имлъ честь явиться къ вамъ. Только изъ желанія быть вамъ полезнымъ, явился я сюда; иначе я бы не имлъ чести кушать въ компаніи и въ жилищ джентльмена.
Я такъ боялся его взгляда, что уже больше не возражалъ противъ принятаго имъ тона.
— Такъ вотъ, сэръ, — продолжалъ Джо, — я разскажу вамъ, какъ было дло. Я сидлъ въ кабачк вечеромъ, Пипъ, — когда въ немъ брала верхъ привязанность, онъ называлъ меня „Пипъ“; когда же имъ овладвала вжливость, онъ величалъ меня „сэръ“, — когда пріхалъ въ одноколк Пэмбльчукъ. Этотъ человкъ здитъ по городу, — вставилъ Джо, и всхъ увряетъ, что онъ былъ другомъ вашего дтства и товарищемъ игръ.
— Пустяки, Джо, ты былъ моимъ другомъ и товарищемъ.
— Да, я думаю, что ты правъ, Пипъ, — сказалъ Джо, слегка качая головой, — хотя теперь это не иметъ никакого значенія. Ну, такъ вотъ, Пипъ, этотъ самый, склонный къ хвастовству человкъ пришелъ ко мн въ кабачокъ, и первымъ словомъ его было: „Джозефъ, миссъ Гавишамъ желаетъ говорить съ тобой“.
— Миссъ Гавишамъ, Джо?
— „Она желаетъ“, подлинныя слова Пэмблъчука, „говорить съ тобой“. — Джо сидлъ и таращилъ глаза на потолокъ.
— Джо, пожалуйста, продолжай.
— На другой день, сэръ, — отвчалъ Джо, глядя на меня такъ, какъ если бы я находился за версту отъ него, — я вымылся и пошелъ къ миссъ Гавишамъ; она сказала мн: „М-ръ Гарджери, вы переписываетесь съ м-ромъ Пипомъ?“ Такъ какъ я получилъ одно письмо, то и могъ сказать: да. — „Ну, такъ напишите ему, — сказала она, — что Эстелла вернулась домой и желала бы его видть“.
Я чувствовалъ, что лицо мое вспыхнуло, когда я взглянулъ на Джо. Пожаръ этотъ произошелъ оттого, что, знай я раньше о причин его прізда, я былъ бы къ нему радушне.
— Когда я вернулся домой, — продолжалъ Джо, — и попросилъ Бидди написать вамъ письмо, она сказала: „Я знаю, онъ былъ бы радъ выслушать эту всточку отъ васъ самихъ, теперь праздничное время, вы хотите его видть, — създите къ нему!“ Я кончилъ, сэръ, — сказалъ Джо, вставая со стула, — а теперь, Пипъ, желаю теб всякаго благополучія и все большаго и большаго.
— Но неужели ты уже уходишь, Джо?
— Да, ухожу.
— Но вернешься къ обду, Джо?
— Нтъ, не вернусь.
Глаза наши встртились, и весь „сэръ“ растаялъ въ его мужественномъ сердц, когда онъ подавалъ мн руку.
— Пипъ, дружище, жизнь состоитъ изъ прощаній и разставаній, если можно такъ выразиться; и одинъ человкъ — кузнецъ, другой — золотыхъ длъ мастеръ, а третій — мдникъ. Имъ нельзя жить вмст, и они должны разставаться, и съ этимъ надо помириться. Если кто и былъ виноватъ сегодня, такъ это я. Ты и я не должны встрчаться въ Лондон и нигд иначе, какъ частнымъ образомъ, по семейному и какъ подобаетъ двумъ друзьямъ. Не потому, чтобы я былъ гордъ, но потому, что я хочу поступать, такъ какъ слдуетъ, ты больше не увидишь меня въ этомъ плать. Я дуренъ въ этомъ плать. Я дуренъ, когда я не въ кузниц, не въ кухн и не въ болотахъ. Я не покажусь теб такимъ дурнымъ, когда ты представишь себ меня въ моемъ кузнечномъ одяніи, съ молотомъ въ рукахъ или хотя бы даже съ трубкой. Я не покажусь теб такимъ дурнымъ, если ты вздумаешь когда-нибудь повидать меня и придешь, заглянешь въ окно кузницы и увидишь Джо-кузнеца за старой наковальней, въ старомъ прожженомъ фартук, за старымъ дломъ. Я очень тупъ, но, кажется, сегодня кое-что понялъ. А теперь благословеніе Божіе надъ тобой, дорогой Пипъ, дружище, благословеніе Божіе надъ тобой!