Блестящий лектор

Студент Вощанов осторожно постучал в непрозрачное ребристое стекло высокой двери. Послышалось:

— Войдите!

Доцент Баулин встретил его приветливо:

— Проходите, проходите! Садитесь…

— Я на минутку, — застеснялся Вощанов.

— Вы и в каникулы работаете? — шутливо удивился Баулин и засмеялся. — Смотрите, наживете склероз!

Баулин жил в бывшей гостинице, в большой комнате, которая прежде была дорогим номером. Дверь комнаты выходила прямо в коридор. Жил он в ней с женой. Детей у них не было.

Оба питались в столовой.

Кандидат исторических наук Юрий Борисович Баулин читал на истфаке III часть Истории народов СССР. И часто его лекции завершались бурными аплодисментами слушателей. Это происходило потому, что он блестяще читал лекции и был любимцем студентов. Коллеги говорили, что он умеет увлекательно подать любой материал, некоторые даже утверждали, что у Баулина выдающийся ум, но большинство научных работников при этом иронически улыбались.

Невысокий брюнет, с почти черными, немного усталыми, глазами, он, должно быть, в молодости имел успех у женщин. Да, таким и теперь можно было увлечься. Не соответствовал его одухотворенному и слегка надменному лицу только его рост, но это поправить было уже невозможно, хоть он и носил обувь с высокими каблуками.

Говорил он логично, образно, вдохновенно. Но всем было известно, что писать он не может. Когда он брался за перо — получалось серо и скучно. Пробовал диктовать стенографистке, но и из этого ничего не получилось. Его единственную книжечку по истории родного города даже жена не смогла дочитать до конца. (Студент третьего курса Вощанов написал на эту же тему куда интереснее. Брошюра разошлась в один день и о юноше говорили: «Он далеко пойдет.»)

— Что скажете? — спросил Баулин несколько встревоженно.

Студент старался не замечать, что блестящий лектор предстал перед ним в войлочных домашних туфлях, старых брюках и растегнутой нижней рубашке.

— Что скажете? — повторил Баулин.

Вощанов рассказал ему о своем реферате «Ирбитская ярмарка».

Юрий Борисович положил его рукопись на стол и заговорил о развитии торговли в России в XX веке. В этой области он был большим специалистом — почти не глядя, он протягивал руку к этажерке с книгами, вытаскивал нужный том и мгновенно читал цитату.

Здесь же, по комнате, двигалась жена Юрия Борисовича. Иногда она вмешивалась в разговор, и тогда Баулин с опаской ждал, что она скажет. Он беспокоился, как бы она не сказала чего-нибудь лишнего. И опасения эти были не без основания. Она обратилась к Вощанову:

— С удовольствием прочла вашу книжечку. Прочла, как говорится, на одном дыхании.

— Есть замечания? — спросил студент.

— Нет, я не думала о них. Просто читала. И на эту же тему написал Юрий.

Она показала глазами на мужа.

— Вероятно, более научно, но невыносимо скучно.

Она еще с молодости привыкла говорить, что вздумается. Когда-то она была красивой девушкой и до

сих пор сохранила уверенность, что ей никто не будет возражать. Особенно это проявлялось в разговоре с мужчинами. Потолстевшая и потускневшая, она держала себя как двадцать лет назад. Впрочем, красивыми у нее оставались глаза: темные, умные.

— Извините, я вас оставлю.

И скрылась за ширмой. Через некоторое время она появилась вновь в другом платье, с дамской сумочкой в руках.

— Всего! Я опаздываю.

Юрий Борисович положил ладонь на рукопись Вощанова:

— Это я прочту завтра. Вам не к спеху?

Но студенту не хотелось уходить. Он стал говорить о том, что у него болело — о недавно арестованном товарище.

— Честнейший человек. Мы учились в одной группе. Я его хорошо знал… Подумав, добавил: — Нет, это не ошибка. Кому-то нужно, чтобы все боялись… При Ленине карали только врагов, а теперь — всех подряд.

Юрий Борисович слушал студента внимательно. И вдруг перебил:

— Чаю хотите?

— Нет. Вы думаете иначе?

Баулин думал точно также, но не хотел об этом говорить. Он встал из-за стола, прошелся по паркету и спросил Вощанова:

— Сколько вам лет?

— Двадцать два.

— Я почти угадал.

Баулин ничего не угадывал, ему не было дела до возраста Вощанова, а спросил он только затем, чтобы не молчать.

Вощанов сидел, закусив губу, печальный и подавленный. Он понял, что Баулин не хочет поддерживать беседу. Вскоре он попрощался и ушел.

Баулин запер за ним дверь на ключ. Оставшись один, он стал листать телефонный справочник. Затем снял трубку и назвал номер. На том конце провода кто-то сказал:

— Слушаю.

— С кем я говорю? Соедините меня со следователем. Все равно, с каким… У меня дело. Я кандидат исторических наук.

Через некоторое время он рассказал кому-то, о чем говорил Вощанов.

— Где он? — спросили Баулина.

— Ушел. Видимо, в общежитие. Явиться к вам? Третий этаж, комната номер сорок девять? Хорошо. Сейчас буду.

Он положил трубку, потрогал ее, убедился, что она хорошо лежит, затем надел новый костюм, повязал галстук. Вернулся он через два часа. Долго стоял у окна и бессмысленно смотрел, как по улице идут прохожие. Покачал головой и сказал вслух:

— Эх, молодость, молодость…

После каникул первая лекция Баулина была третьему курсу. С высоты кафедры он хорошо видел лица студентов. Немного помедлил и произнес свою любимую фразу:

— Мы с вами выяснили…

Обычно он говорил легко и быстро увлекался этим говорением. Но сегодня ему что-то мешало. Место, где всегда сидел Вощанов, пустовало. Во время лекции Баулин старался не смотреть в ту сторону. Он говорил почти механически, а сам думал: «Теперь книга Вощанова будет изъята из библиотек, останется одна моя». Думать об этом было приятно.