Блин и главная улика
Шрифт:
– Значит, вы будете ждать, когда Палыч вернется за клише, и хотите, чтобы я за ним проследил.
– Я не ХОЧУ, – нажал голосом Измятый майор, – а ПРЕДУПРЕЖДАЮ тебя. Хотеть я могу, чтобы ты не хулиганил и старушек через дорогу переводил.
– А приказывать: «Блинков, помоги милиции», – не имеете права, – повторил Блинков-младший слова майора, с которых начался их разговор.
Все-таки плохо у нас поставлено это дело. В Америке майор велел бы ему положить руку на Библию и официально вручил бы звезду помощника шерифа. А так ходит вокруг да около, хотя обоим все ясно.
– ПРЕДУПРЕДИТЕ меня, что делать, если я замечу что-нибудь подозрительное, – подыграл Измятому майору Блинков-младший. – Исключительно ради
Майор довольно кивнул. Формальности соблюдены, и можно брать быка за рога.
– В поселковой охране работает Никифоров, мой бывший сержант. Подойди, познакомься, чтобы вы знали друг друга в лицо, и больше пока что от тебя ничего не требуется. Как играл с детьми у особняка, так и играй. А если заметишь подозрительного человека…
– Палыча, – вставил Блинков-младший.
Измятый майор замотал головой.
– Нет, Гутенберг или, как ты говоришь, Палыч сам не придет. Он понимает, что мы с него глаз спускать не будем. Это может быть либо кто-нибудь из поселкового персонала – садовник, водопроводчик, уборщица, либо гость. Люди здесь живут небедные и любят устраивать праздники по поводу и без повода. Завтра суббота, к господам банкирам понаедут партнеры по бизнесу, друзья, знакомые и друзья знакомых. Вот среди них, возможно, и будет человечек, который так, невзначай поинтересуется виллой Букашина. Ему расскажут, как неделю назад здесь брали преступников, а он – «Что вы говорите?! Как интересно, пойду сам посмотрю!» И пойдет осматриваться, чтобы ночью достать клише. А ты в это время сидишь с детишками на лужайке. Увидишь его – скажи Никифорову, и он меня вызовет из Пскова. А на крайний случай…
Измятый майор достал из кармана маленький револьвер.
– Сигнальный или стартовый – называй как хочешь, а в общем, игрушка, – сказал он, выкладывая револьвер на журнальный столик перед Блинковым-младшим. – Только не вздумай брать преступника на мушку и кричать «Руки вверх!». Он тебе самому руки пооборвет. Револьвер нужен, чтобы подать сигнал, если не успеешь лично предупредить Никифорова. Клише могут лежать в таком доступном месте, что «гость» решится взять их среди бела дня. Это может быть обставлено как случайная находка: шел, споткнулся о плитку на дорожке, решил ее поправить, чтобы другие не спотыкались – батюшки, клише! И он у всех на глазах садится в машину якобы для того, чтобы отвезти находку поселковым охранникам, а на самом деле – чтобы удрать. А ты в этот момент где-нибудь в сторонке затеваешь игру в войну и стреляешь: три длинных, три коротких. Почти «SOS», только на второе «S» у тебя патронов не хватит. Никифоров опускает шлагбаум и задерживает его машину.
– Как можно стрелять длинно или коротко? – не сообразил Блинков-младший.
– Просто делай паузы длиннее или короче. Во взгляде Измятого майора ясно читалось:
«Кому я доверил серьезное дело? Он же простых вещей не понимает!»
Блинков-младший почувствовал, что у него пылают уши. Он торопливо цапнул револьвер и сунул его в карман. Дали бы хоть газовый, а то что это за оружие?
– А ты думал, я тебе дам автомат, рацию и наручники? – уловил его настроение Измятый майор. – Я и так доверил тебе непростительно много. Сам удивляюсь: «С ума ты сошел, Саня, – служебную тайну раскрывать мальчишке?!» Но брат мне рассказывал, как ты разгадал Гутенберга, как он тебе не верил, а ты настоял на своем и оказался прав… – Измятый майор скорчил такую болезненную гримасу, как будто сам себе тупой пилой отпиливал палец, и признался: – Меня ведь отстранили от этого дела. Айвазовский написал жалобу, будто бы я кулаками выбивал у него ложные показания. На Гутенберге хоть пистолет висит, а он, Айвазовский, вообще получается чистенький. Не обвиняемый, а пострадавший от ментовского произвола. Если мы не найдем клише, то преступники меня отдадут под суд, а не я – преступников. Вся надежда на тебя, Блинков.
Блинков-младший молча кивнул. А что тут скажешь? Не клясться же.
– И учти, – закончил Измятый майор, – Гутенберг будет где-то поблизости. Он любит организовать дело и наблюдать со стороны.
Тренькнуло разбитое стекло. Что-то гулко ударилось в дощатую стену над головой Измятого майора, отскочило и запрыгало по полу. Блинков-младший успел прихлопнуть это подошвой, поднял ногу и увидел большую ржавую гайку. Разбитое стекло не осыпалось, в нем осталась почти ровная дыра в паутине трещин.
– Как из ружья пальнули. Сильная рогатка, – заметил Измятый майор, ощупывая вмятину в доске над своей головой. – Если бы в лоб, то сотрясение мозга обеспечено.
– Палыч уже здесь, – сказал Блинков-младший.
Глава IV
Грязюкинская война
За год и три месяца до описываемых событий, прошлой весной, мальчишки из соседнего села Большие Грязюки увлеклись стрельбой по окнам в дачном поселке.
На окраине поселка был длиннющий овраг, всегда заполненный грязной жижей, потому что в штормовую погоду в него попадала вода из озера. Грязюкинцы подъезжали к нему со стороны картофельного поля, нахально становились во весь рост и пуляли из рогаток. По прямой до ближайших домов поселка было шагов пятьдесят. Пущенная из рогатки гайка на таком расстоянии пробивала тройное остекление.
Поселковые охранники не могли перелететь овраг по воздуху, как гайки. Пока они садились в машину и мчались в объезд, шпана успевала удрать на великах. Бороться с ней было невозможно. Не сажать же мальчишек в тюрьму за разбитые стекла.
Скажете, за детей отвечают родители? В общем, да. Отвечают, как могут. Но в Больших Грязюках жили самые обычные люди, а в дачном поселке – банкиры и бизнесмены. Одно шведское окно в их особняках стоило не меньше тысячи долларов. Если сельский житель зарабатывает столько за год, соседи считают, что он живет хорошо. Взрослым грязюкинцам не хватило бы жизни, чтоб расплатиться за меткую стрельбу своих детей. Самое большое, что они могли сделать, – это выдрать своего Петьку или Ваську ремнем. После такой воспитательной работы разозленный Петька или Васька натягивал штаны, садился на велик и ехал мстить буржуям.
Он и не подозревал, что войной против поселка тайно командует матерый уголовник.
Фальшивомонетчик, которого Блинков-младший знал как Палыча, в уголовном мире носил кличку «Гутенберг», по фамилии немецкого первопечатника.
С тех пор, как Гутенберг стал подделывать деньги, он провел двадцать шесть лет за решеткой и только три – на свободе. Выйдя из колонии в последний раз, он обнаружил, что жизнь прошла. Приближалась старость, а пенсию он себе не заработал, квартиру не нажил и не знал другого ремесла, кроме преступного.
Никто не хотел брать на работу старого уголовника. Гутенберг еле устроился дворником, собирал утиль и бутылки и откладывал каждый лишний рубль. Он собирался рискнуть в последний раз. А для того, чтобы печатать фальшивые деньги, надо сначала потратить много настоящих.
Пока он сидел, на свободе все изменилось. Клише старых десяток с Лениным, которые Гутенберг сумел скрыть от милиции, уже никуда не годились. Теперь он решил заняться долларами, потому что они ходят во всем мире.
Днем дворник Гутенберг махал метлой или лопатой для снега, а по вечерам готовил преступление. На первое клише у него ушло полгода. Гутенберг давно не держал в руках штихеля – основного инструмента гравера. Несколько раз он проводил неверную линию, и тогда приходилось выбрасывать почти готовое клише и начинать все сначала. Потом к рукам вернулась прежняя твердость, и за следующие полгода он сделал остальные три клише. Еще восемь месяцев ушло на опыты с бумагой и краской.