Блин комом

Мамбурин Харитон Байконурович

Кто-то меня попытался остановить, кинувшись с криком из-за угла. Длинная кривая сабля нападающего воткнулась лезвием в деревянную притолоку, темный силуэт всхлипнул, отчаянно и безуспешно рванув оружие. Получил от меня пяткой в грудь и с грохотом исчез в соседнем проеме. Система тут же подмигнула несерьезным количеством очков опыта, оповестив, что напавший мертв.

Я злобно ругнулся и понесся дальше, на ходу заковывая себя с ног до головы в цепи. Умирать нельзя.

Было еще два нападения исподтишка. Оба неуклюжие, отчаянные, с выкриком и лязгом лезвий по окутавшим меня

цепям. Я не скупился на удары, стараясь не сбавлять темп. Казалось бы, в чем сложность добежать на даже очень большом дирижабле до нужной точки… но расстояние показалось мне вечностью.

Двоих стражей перед дверью снести с разгона не получается. Оба — низкие коренастые гномы, размахивающие тяжелыми короткими мечами. На руке у каждого закреплен небольшой щит. Похожи как братья. Пан — не самое честное место, братья-гномы. Тощий орк может внезапно выбросить вперед свои очень длинные руки с зажатыми в них малыми гарпунами и уколоть вас с куда большей дистанции. Может и делает.

Убираю гарпуны и захожу.

— Пошли. Вон. От приборов, — прохрипел я, оскалясь максимально злобно.

В рубке управления «Экселенцы» было не протолкнуться. Яркая, разнокалиберная толпа разумных, не похожих друг на друга ничем, кроме двух вещей — статуса «вора» и враждебностью по отношению ко мне.

— Кирн, мы можем улететь прямо сейчас! — кричит Фалиаэлис.

Я не отвечаю. Не могу себе позволить такой роскоши, потому что совершенно не ориентируюсь во всей набитой в эту рубку машинерии. Если я скажу, что «Экселенцу» нельзя шевелить ни в коем случае, меня просто атакуют.

Поэтому я бью первым. Разгон ядра, жест руками, напряжение тела. Четыре цепи со всей доступной мне силой влетают в черепа стоящих у светящихся сфер разумных. Этих разумных я знаю, они аэроманты цирка. Возможно, без них корабль не тронется с места.

…были ими. Теперь это просто безголовые тела.

Следующая цель — фиолетовокожая, но команда цирка начинает реагировать. Ко мне, в длинном молниеносном выпаде рапирой выскальзывает юркий паренек. Целит не в бровь, а в глаз. Едва успеваю дернуть головой, подставляя лоб. Острие скрежещет по черепу. Оплеуха пареньку, ломающая ему шею.

В спине вспышка боли. Притаившийся у входной двери сухощавый человек, в абсурдно большом берете, пытается зацепиться за мою шею одной рукой. Во второй у него меч, которым он неистово орудует, пытаясь меня проткнуть. Сил у него мало и цепи мешают лезвию, но я получаю порезы один за другим. Захватываю его хвостом за шею, которую тут же ломаю.

Тесно. Применяю трюк, который испытал еще в Эйнуре — сильная и хлесткая подножка хвостом с выплеском Ки. То, что я случайно задену какие-то органы управления судном — ничтожно. Звуки сломанных костей, крики, разумные на полу. Фалиаэлис неожиданно отворачивается и тянет руки к рубильникам. Цепи хватают девушку и рывком забрасывают мне за спину. Высокий импозантный Бесс в расшитом серебром камзоле начинает засыпать меня метательными ножами с потрясающей скоростью. Не обращаю на него внимания, осматриваюсь, ножи либо лязгают о цепи, либо втыкаются в кожу на несколько миллиметров.

— На него не действует… магия, — хрипло

выдыхает лежащая у рулевого колеса женщина. Ее руки и глаза светятся.

Мощный орк в живописных лохмотьях, успевший подпрыгнуть над ударом моего хвоста, кидается в атаку. Два кастета почти одновременно врезаются в грудную клетку, покрытую цепями и «рубашко». Удивленно крякаю, удар силен, но втыкаемый мне в ногу кинжал куда больнее. Пока растаптываю того, кто воткнул мне лезвие в икру, орк успевает провести мощную серию из пяти ударов. Ловлю его за руку, дергаю на себя, нанося удар рогатым лбом в лицо. Я выше, размах сильнее, орк — смертный. Труп.

Рывок к метателю ножей, короткий резкий удар в грудь. У того моментально на губах начинает пузыриться кровь, грудная клетка смята, но один навык он успевает применить. Глаза и ладони почти умершего бессмертного вспыхивают призрачным голубым светом и он толкает меня в грудь. Я отлетаю к стене, впечатываясь в нее всем телом. Перед глазами звездочки, но стена, вроде бы, пострадала сильнее. Мотаю головой, приходя в себя.

Двое. Человек с угольно-черным копьем, масляно блестящем под слабым светом местных светильников и женщина неизвестной расы, держащая два узких клинка. Оба на предельной от меня дистанции, не получили по ногам, поэтому сейчас синхронно наступают, переглядываясь.

Извините.

Бросок малыми гарпунами с обеих рук — это очень подло и больно. Гарпун слишком эффективен при попадании в брюшную полость. Отвлекаться на милосердие я не имею сейчас права, стоит только кому-то что-то нажать, чтобы «Экселенцу» покачнуло и всё.

Крики. Агония. Кровь. Кто-то очень небольшой чрезвычайно быстро убегает из рубки управления. Начинаю двигаться к приборам. Медленно, аккуратно, озираясь. Живых десятка два, готовых сопротивляться — ноль. Достаю большой гарпун и, не теряя осмотрительности, быстро добиваю всех, кто корчится на полу.

Фалиаэлис. Оставляю ее напоследок, для допроса. Мне нужно понять, успели ли они что-то сделать или цирк никуда не двинется? Бесполезно, женщина в глубоком обмороке.

— Если бы я сейчас не видел у тебя кристально чистый Статус, то решил бы, что ты сошел с ума, — раздавшийся сзади детски-скрипучий голос выдернул меня из механического перебора вариантов действия.

— Ты закончил работу? — более умного вопроса в голову не пришло, тем более, что я был занят сворачиванием шеи Фалиаэлис.

Под легкий хруст Система замигала оповещениями об очках опыта, росте «железной рубашки», «повелителя цепей», легком и среднем отравлении и заражении крови. Я мельком глянул — ничего, с чем не справится «целительная медитация». Стойкость выросла на два пункта…тоже хорошо.

— Двенадцать часов назад закончил и отключился от переутомления, — меланхолично заметил Эдвард и кивнул мне, — Пора улетать.

* * *

Стоя на «Железной Фее», я задумчиво рассматривал продолжавшуюся бойню у воздушного цирка. Рядом расположившийся Эйнинген с ясно видимым удовольствием хлебал из огромной чашки кофе, щуря на закатное солнце синие глазищи. У него был вид человека, прекрасно выполнившего свою работу.