Блиндажные крысы
Шрифт:
И отключился, вельможный негодяй.
Вот так ни… Что за… Какого…
Мой пришибленный психоделическими трюками мозг не дал мне взорваться тысячами эмоций, но в помутненном сознании четко зафиксировалось отчаяние.
Это что же получается…
То, что сказал Ольшанский про наш статус «преступников» — это не шутка?!
Листья дубовые падают с ясеня — вот ничего себе так ничего себе!!!
Теперь тот факт, что шеф не стал встречаться с нами очно-лично интерпретируется несколько иначе и в полном соответствии с форматом ситуации: все просто, ребята, мы — преступники,
Между тем в поведении моих коллег абсолютно ничего не изменилось: они все восприняли как должное, и, как мне показалось, на страшное резюме по нашему статусу вообще никак не отреагировали.
— Саша, я вижу вы в шоке? — сочувственно спросил доктор.
— Эмм… Да, в нем самом. Я даже не знаю, как теперь…
— Как теперь жить? Саша, не волнуйтесь: мы рядом, поможем, подскажем, подсобим — одним словом, пропасть не дадим. Мы живы-здоровы, не в каземате, имеем свободу для маневра, и, что немаловажно, у нас есть рабочая гипотеза. Так что ничего страшного не произошло, поверьте мне, бывают ситуации значительно хуже этой. Верно я говорю, коллеги?
Ольшанский зачем-то хмыкнул, по-моему, совсем не в тему, а Юра со Степой согласно кивнули.
Ну да, для таких головорезов это действительно мелочи жизни, охотно верю.
Но для меня это нечто… нечто… Черт, даже и не знаю, как сформулировать, — расстроен я, ребята, ничего толкового в голову не лезет.
— Кстати, вот это совсем не понял: а при чем здесь вообще архив? — вспомнил я. — Тут такие проблемы, а он все про архив спрашивал…
— Вот как раз архив это о-очень важно!
Ольшанский с доктором переглянулись и гнусно захихикали, словно бы им на презентации плюшевых мишек вместо проморолика показали чудовищную порнографию.
Ну не дебилы ли? Тут земля под ногами горит, а они прикалываются не пойми над чем.
— САМ дал команду: всем сидеть по домам, никуда не соваться, все мероприятия свернуть, — пояснил Ольшанский. — А Вован, значит, зарядил тебя в архив, поработать, как я понял, с неким фолиантом, верно?
— Ну, в общем…
— А фолиант, как я понял — особого допуска?
— Эмм… Понимаете…
— Саша, боже меня упаси спрашивать про суть документа — даже и не пробуй рассказать, что это такое! Ты просто скажи: вас к нему просто так пустили или были какие-то предварительные танцы с бубнами?
— Ну да, были. Нас в какие-то балахоны обрядили…
— Все, этого достаточно, — остановил меня Ольшанский. — Ну вот теперь представь себе, что допрос начался бы не с животрепещущих для них проблем, а с архива: какого черта ты там делал, да кто тебя послал и с какой задачей. И какая картинка бы получилась? В то время как дана команда всем затаиться и ничего не делать, Вован начинает втихаря шелестеть с документами особого допуска, а это уже один шаг до крамолы и заговора.
— Да ну, это просто смешно! Какой там может быть заговор? Бред какой-то…
— Ну, это для тебя смешно и бред, — Ольшанский ткнул пальцем в потолок. — А там все видится несколько иначе. И в несколько иных масштабах.
— Ладно, бог с ним — с заговором, но мог бы хотя бы
— Как что? Тебе же сказали: прятаться и работать, — Ольшанский был совершенно серьезен, и я не понял, это опять юмор такой или на этот раз руководство к действию. — Сейчас поедем, по-быстрому проверимся на статус, и уже по результатам определимся, как именно прятаться и в каком формате работать.
— Что значит, «проверимся на статус»?
— Поехали, по дороге мы тебе все расскажем.
— А мне, наверное, стоит в больницу прокатиться? — уточнил доктор.
— Да, хорошо, что напомнил. Давай в больницу. Подключай все свои знакомства, талант и обаяние нам нужно знать всю подноготную этого происшествия. Потому что официальная версия мне совсем не нравится…
Сегодня Ольшанский был вне официоза: без своего представительского «мерса» с водителем-молотобойцем, без синего мундира и даже без кожаного плаща. В неброском партикулярном наряде, весьма гармонично сочетающемся с нежно-розовой плешью, он более всего походил на проворовавшегося бухгалтера. Встреть я его неделей раньше, никогда бы не подумал, что это следователь по особо важным делам и светило сыска.
Перемещались мы на серебристом «кашкае», по причине сумеречного состояния я даже не поинтересовался, личная это машина прокурора или специально под случай позаимствованная у кого-то из друзей.
По дороге, как и было обещано, мне в общих чертах обрисовали ситуацию.
Преамбула была такова: арестовав меня, наши недруги одним движением решили сразу две проблемы. Добыли информацию по ряду острых вопросов и элегантно вывели нас из игры. Последствия моего выдирания из цепких лап правосудия были вполне предсказуемы, но поступить иначе мои коллеги не могли.
— Почему же не могли? Если было сразу ясно, на что мы нарываемся, устраивая мне побег, не проще ли было оставить меня в пенатах?
— Нет, не проще. Во-первых, нужно было достоверно узнать, какие именно вопросы интересуют контрагентов. Сам понимаешь, по вектору интересов легко определить чаяния и стремления. Ну а во-вторых, есть определенные правила игры, и мы их приняли. Тут столько коллизий и нюансов, что неподготовленному человеку вникать придется очень долго, так что лучше ни о чем не спрашивай и воспринимай этот пункт как данность.
— Понятно. Хотя нет, ничего не понятно, но… Давайте дальше…
Дальше была информация о том, кто нам противостоит. Тут Ольшанский прочел целую лекцию по структуре вражьего клана, из которой я мало что понял, но два момента уяснил четко: у них там сейчас ротация, сумятица и бардак, что для нас в принципе неплохо, но комиссию по расследованию всего подряд опять возглавляет человек из клана (только более хитрый и во всех отношениях страшный), что для нас едва ли не фатально.
Вот такие странные фокусы. И зачем, спрашивается, было что-то менять, кого-то арестовывать, смещать, низвергать и так далее, если в итоге во главе всего опять оказался человек из клана?!