Ближний круг царя Бориса
Шрифт:
– Я их знаю, вот этот – телохранитель Ельцина! – и показала на меня пальцем.
Посыпались оскорбления. Но рядом дежурила милиция, ОМОН, и, кроме этих криков пожилых женщин, ничего опасного не было. Сели в машину и уехали. Мы поняли: никакого серьезного сопротивления такая публика оказать не способна.
Третьего октября, в воскресенье, Сосковец, Барсуков, Тарпищев и я встретились в Президентском клубе пообедать, а заодно и переговорить. Только сели за стол, зазвонил телефон. Трубку взял Барсуков: оперативный дежурный сообщил, что большая группа разъяренных
Сосковец рванул на своей машине на работу, а мы с Барсуковым и Тарпищевым – напрямую, по Бережковской набережной, помчались в Кремль. На всякий случай я положил на колени автомат.
У Калининского моста нас остановил инспектор ГАИ:
– Дальше нельзя, иначе за последствия не отвечаю.
Я высунулся в окошко и попросил его:
– Пусти, пожалуйста. Нам надо.
Он не возражал:
– Поезжайте, но имейте в виду: там может быть все.
Только свернули на мост – опять ГАИ тормозит. Разговор повторяется. Но мы решили проехать в Кремль этой дорогой.
За мостом роилась толпа. Мы еле-еле продвигались по забитой людьми проезжей части. Возбужденные демонстранты стучали по машине руками, но стекла были затемнены и они не могли рассмотреть, кто сидит в салоне.
…Стекла в «Волге» затемнили по моей просьбе – иногда мне приходилось возить шефа без сопровождающих на суперконфиденциальные встречи. Об этих рандеву не знал никто, кроме адъютанта, которого я тихо предупреждал:
– Делай вид, что все нормально, что Президент находится в кабинете.
А тем временем мы через «черный» выход покидали здание. Борис Николаевич садился на заднее сиденье, а я за руль. Таких встреч за все время было три. И темные стекла помогали соблюдать конспирацию.
…Приехали в Кремль и сразу позвонили Верховному главнокомандующему на дачу. Рассказали о ситуации в городе, о вооруженных мятежниках. Ельцин воспринял происходящее более или менее спокойно.
Специальное подразделение Группа «А» по боевой тревоге тоже прибыло в Кремль. Мы собрали старших офицеров прямо на улице, под аркой столовой во дворе Арсенала, объяснили обстановку, предупредили о возможном штурме Белого дома, посмотрели в глаза друг другу. Настроение командиров было боевым. Все, как один, подтвердили, что будут с Президентом до конца, на этом и расстались.
Примерно в половине пятого позвонил М.Н. Полторанин. Он застал меня в кабинете Барсукова – тот давал распоряжения по усилению охраны Кремля, вызывал полковых офицеров и проводил с ними инструктаж.
Михаил Никифорович настаивал на объявлении в Москве чрезвычайного положения.
Я снова позвонил в Барвиху. Ельцин сам снял трубку.
– Борис Николаевич! Мы изучили обстановку, посоветовались и обращаемся к вам: необходимо сейчас же объявить о введении чрезвычайного положения в столице и дать об этом информацию по радио и телевидению.
– Давайте действуйте, я согласен.
С 20 сентября на даче в Барвихе постоянно дежурили вертолеты, чтобы Президент мог в любой момент перелететь в Кремль или другое место. На всякий случай я еще раз предупредил адъютанта Ельцина, что лучше лететь из Барвихи в центр города не напрямую, а в обход: вертолет простой, не бронированный, а чугунных сковородок, как в Афганистане, ни у пилотов, ни тем более у Ельцина (на даче уже тогда были только тефлоновые) не было, на малой высоте можно было поразить из «калашникова» через брюхо вертолета незащищенный, низко летящий, но высокопоставленный царственный зад.
Около шести вечера вертолет приземлился, мы встретили Президента. Подробно доложили обстановку. Борис Николаевич сел за президентский пульт связи и сразу же переговорил с министром внутренних дел Ериным.
В Кремль попеременно приезжали то Черномырдин, то Грачев, то Ерин. Грачев пребывал в растерянности. Как только ему сообщили, что часть боевиков из тереховского «Союза офицеров» собирается штурмовать Министерство обороны, он позвонил Барсукову и попросил о помощи. Тот послал ему роту кремлевских солдат и десять офицеров «Альфы».
Примеру Грачева последовал министр безопасности Голушко – тоже запросил солдат. Барсуков не выдержал.
– Что же ты своих людей не используешь? – воспитывал он по телефону Голушко. – Можно же вооружить всех, кто у тебя в штатском ходит. Вынимай из сейфов пистолеты, автоматы. Вызывай курсантов Высшей школы КГБ. Пусть они защищают.
Когда Президент услышал о кремлевских солдатах, посланных на защиту Грачева, то набросился на Барсукова:
– Вы что, не знаете, что кремлевский полк должен охранять Президента, а не министра обороны?!
Действительно странно – вся страна в погонах, а Министерство обороны само себя защитить не может. Вечером Барсукову позвонил Филатов:
– Михаил Иванович, можно к тебе подойти? Пришел Бурбулис, у него срочная информация. Надо, чтобы ты быстренько ее оценил. Уж больно серьезное дело.
Барсуков согласился их принять. Филатов выглядел потерянным. Цвет лица сравнялся с цветом его волос одуванчика. Бурбулис же держался спокойно, но постоянно прерывал рассказ своими многозначительными «М-мм…», «Аа-а…». Трудно было уловить смысл сообщения. Филатов не выдержал и сам сформулировал «суть»:
– Есть человек, готовый нам помочь. Он разработал сверхсекретное оружие, поражающее толпу.
В разговор вступил Бурбулис:
– Миша! Один инженер, кандидат наук, по специальности физик-механик, создал аппарат, позволяющий управлять толпой при помощи высокочастотного излучения. Живет ученый в Подмосковье.
– А что, действительно существуют такие лучи? – заинтересовался генерал-лейтенант.
– Конечно! – заверил Геннадий Эдуардович. – Надо послать к этому «эдисону» людей и проверить эффективность работы прибора. Тогда бы мы смогли применить его в борьбе с массовыми беспорядками – вдруг толпа от Белого дома пойдет на Кремль.