Ближний круг царя Бориса
Шрифт:
В машине Ельцин тоже не хотел терять времени зря и старался поработать с документами. Если мы ехали на какой-то новый объект, на котором прежде не бывали, то он обязательно готовился к визиту. Особенно хорошо Борис Николаевич запоминал цифры. Он говорил, что сто цифр мог запомнить за десять минут. При этом никогда не ошибался и точностью результата изумлял собеседников. Сам же любил поймать человека на ошибке, на незнании каких-то фактов. Ельцин ведь приехал с периферии и, видимо, испытывал потребность при случае подчеркнуть, что и там есть люди
Будучи первым секретарем МГК, Борис Николаевич регулярно посещал с проверками продовольственные магазины. Сначала мы ездили по одному и тому же маршруту, заезжая в магазины, расположенные вдоль правительственной трассы. Правда, когда торговое начальство узнало о наших визитах, то стало снабжать эти магазины лучше остальных. Привычка лично проверять, какие продукты лежат на прилавке, тоже сохранилась у шефа со Свердловска. Там разговор в гастрономе начинался с вопроса:
– Сколько в продаже сортов мяса? Сколько наименований молочной продукции? Яйцо в наличии?..
Мы намекнули Борису Николаевичу, что магазины подальше от трассы снабжают не так полноценно, как остальные, и он поручил мне подбирать объекты для проверки. Я заезжал в самый обыкновенный магазинчик, осматривал с точки зрения безопасности подъезды к нему и никому из работников не говорил, что скоро сюда нагрянет первый секретарь МГК.
Наш «ЗИЛ» к тому времени уже сопровождал дополнительный экипаж охраны – его прикрепили из-за частых отклонений от стандартных маршрутов. Я предупреждал ребят:
– В такое-то время мы будем там-то. Только никого в магазине об этом не информируйте.
И мы заезжали неожиданно, заставая врасплох перепуганного директора. В то время Ельцина в лицо не очень-то знали и могли послать куда подальше. Внезапность визита являлась отнюдь не самоцелью – только так можно было установить истинное положение дел, без прикрас.
Однажды Борис Николаевич строгим, требовательным голосом о чем-то спросил продавщицу. Она ответила нагло:
– Шел бы ты отсюда…
На шум прибежал директор и, с ужасом в глазах посмотрев на Ельцина, сразу сообразил, в чем дело. Но Борис Николаевич с невозмутимым лицом продолжил диктовать замечания, которые я записывал в блокнот.
Сейчас, возможно, вспоминать об этом смешно. Но тогда он поступал правильно: ему поручили навести порядок в Москве и он его наводил. Рыночных методов ведь еще не было. В Свердловске, например, при Ельцине всегда были в продаже яйца и птичье мясо трех сортов. А с приходом его преемника Петрова начались перебои.
Иногда мы приезжали на торжественное открытие детского сада или какого-то предприятия. Борис Николаевич произносил убедительную речь. Ему верили. Мы тоже верили, что его энергия, работоспособность могут изменить жизнь к лучшему. Наивными мы были в то время…
Первый отпуск
Поближе с семьей
К этому времени Кожухов уже ревновал меня к шефу. Я не сразу понял это. Считал, что Юрий Федорович устает на работе, оттого раздражителен и несправедливо ко мне придирается. И только позднее сообразил, кто именно спровоцировал такое отношение.
Кожухов подружился с Илюшиным. Завоевать расположение Виктора Васильевича оказалось нетрудно. Из спецбуфета, который обслуживал шефа, подавали не только чай и кофе, но и свежую выпечку. Сдобу готовили на особой кухне в Кремле. От запаха слюнки текли, но теплые булочки, пирожки, ватрушки предназначалась только для начальства. Кожухов же сам заказывал продукты в буфете и лишними пирожками начал подкармливать помощника первого секретаря МГК.
Черта эта – поесть за казенный счет – сохранилась у Илюшина, даже когда он в 96-м году стал первым вице-премьером Правительства России. В новую должность он вступил со старой песней:
– Почему меня не обслуживают, как положено? Где охрана? – были его первые вопросы на новом поприще.
Словом, Кожухов с благословения Виктора Васильевича начал ревновать Ельцина ко мне еще до отпуска в Пицунде. И для этого, как им казалось, были причины. Мы выезжали с Борисом Николаевичем на работу рано. Магазины открывались в восемь. Мы в них заходили, Ельцин делал замечания – я записывал. И сразу же на службу. Илюшин же раньше девяти не приходил, поэтому я сам звонил секретарю горкома по торговле, сообщая об итогах утренних проверок.
Секретарем была женщина, товарищ Низовцева. Она никогда мне не говорила: дескать, вы охранник, лезете не в свои дела. Наоборот, спокойно, по-деловому обсуждала со мной все проблемы. Илюшин же в этот период увлекся теннисом, с утра любил поиграть и приходил на работу раздраженный, что мы опять явились раньше него. Но шеф тогда спал мало и утром маялся без дела. Он отдыхал по четыре-пять часов в сутки, и ему недолгого сна хватало, чтобы восстановить силы. Говорят, что это – признак гениальности. У меня же выбора не оставалось – я вынужден был спать столько же. Не знаю, насколько я гениален, но тоже успевал прийти в себя.
Илюшин наябедничал Кожухову на меня: Коржаков лезет не в свои дела, едва ли не командует помощниками, то есть им персонально. Жаловался он и Ельцину, Борис Николаевич спустя годы сам рассказал мне об этом.
Отношение ко мне изменилось – появился недоброжелательный тон. Вдобавок к козням партинтригана Кожухов рассказал шефу, что взял он Суздалева и меня в охрану только потому, что другого выбора не было. Ему предложили анкеты десяти офицеров, но все, в том числе и мы с Виктором, оказались «стукачами». Должны были про каждый шаг Ельцина докладывать своему начальству…