Близится буря
Шрифт:
Полдень здесь — это жара, настоящая, наваливается сразу, как на солнце выйдешь. Кто в поле работает, тот все дела свои сворачивает часов до пяти вечера, а вот у «горожан», как бы ни была зыбка грань между этими слоями населения на Большом Скате, так не принято, у них только на обед перерыв положен. Но и работу обычно раньше заканчивают, часов в шесть, если не лавочники и не кабатчики.
Кабачок «Золотая бухта», к которому мы подъехали через несколько минут, как раз только открывался. Две шустрые негритянки бегали по террасе, одна протирала тряпкой столы, а вторая
— Не рано мы? — спросил я, не слезая пока с седла, чтобы потом обратно карабкаться не пришлось.
— Заходите, кухня уже работает, — сказал невысокий толстяк в белом переднике, появившийся в дверях. — Садитесь где удобно. Аглая, рад вас видеть, — чуть не в поклоне поприветствовал он мою спутницу, — Алексей, — протянул он руку мне.
— И вам здравствовать, Константин, — столь же церемонно поприветствовал я его.
Вроде без году неделя здесь, а уже чуть не половину города знаю. А в «Золотую бухту» мы с Аглаей не в первый раз вместе заходим — все же самое лучше место на всем острове считается, готовят здесь вкусно. Собственно говоря, сам Константин и готовит, там еще один негр помогает, про которого шутят, что он так на кухне и живет, никуда не уходит — настолько тучен.
Сели за угловой столик на террасе, так чтобы в тени и заодно можно было во все стороны смотреть, кто куда пошел да что понес. Одна из негритянок, с вытатуированной волнистой полосой поперек лба и рыбками на обеих щеках, поставила перед нами кувшин холодной воды и уже затем поинтересовалась заказом. Записывать она ничего не записывала — не умела, скорее всего, — но запомнила и ничего не перепутала. Вскоре на столе появился морской салат под оливковым маслом и винным уксусом, который я взялся раскладывать по тарелкам большой деревянной ложкой.
— Ладно, не молчи, рассказывай, как ты намерен разрушить наше недолгое счастье, — сказала Аглая, посмотрев на солнце через стакан воды с выдавленной в него четвертинкой лимона.
— А чего сразу я? — изобразил я оскорбленную невинность, прожевав огромный креветочный хвост, выловленный из салата. — Я тут человек новый, мне глупости делать по должности разрешается.
— Ну, первую ты сделал, предложил мне за тебя замуж, — согласилась она. — Я сделала вторую, когда согласилась. Но если ты не намерен все отменить, то остается решить — когда свадьба. Или я чего-то не поняла?
Понятно, издевается. Причем «с наступательных позиций», вынуждая чувствовать себя дураком.
— Тогда до окончания ремонта яхты надо успеть, — сказал я решительно. — Сейчас доедим — и побегу к преподобному, день и время свадьбы назначать.
— Так половина гостей на свадьбу не попадет, просто не сможет и не успеет.
— А я все равно мало с кем знаком, все гости с твоей стороны, — отмахнулся я небрежно. — Мои все здесь, никуда не денутся. Кто у меня в гостях? Вера да команда, больше я никого толком и не знаю.
Аглая минутку подумала, потом кивнула:
— Ладно, выкрутился. На декабрь надо планировать, а
— Ну, видишь, какая ты у меня умная, — восхитился я. — Сама все и решила.
— Я вообще о другом, — вздохнула она. — Ты слово «помолвка» слышал когда-нибудь? А если слышал, то знаешь, что оно означает?
«Винной бочкой» назывался просторный кабак у самого порта, занявший здание, которое явно планировалось как блокгауз, защищающий подступы к гавани, — длинное, полутемное, с узкими окнами-бойницами и каменными стенами, которые так никто и не озаботился покрыть штукатуркой. Место было мужским, дамы сюда не захаживали, даже из негритянского квартала. Большей частью клиентела состояла из морячков с тех судов, что пришли с других островов. Они выходили из порта, принимали на грудь сколько надо — и уже затем шли дальше, в поисках добавки или каких иных приключений.
Заходили сюда и местные, после работы, но чаще ненадолго, потому что даже те, кто в питие себе не отказывал, любили заканчивать вечер в городе — потом домой добираться проще. Но при этом «Винная бочка» выполняла функции матросской биржи. Ее хозяин, Семен Рыбаков, более известный в городе под прозванием Пузан, владевший заодно и примыкающей гостиницей, знал наперечет всех свободных моряков, ищущих найма, кто что умеет и чего не умеет, с готовностью брался посредничать в найме, на чем тоже неплохо зарабатывал.
Относительно недавно судьба свела меня с Семеном, потому как до моего появления он добивался расположения Аглаи, излишне настойчиво, на мой взгляд, но в целом безуспешно. Апофеозом его жениховства была попытка побить меня в компании то ли друзей, то ли помощников, закончившаяся полным фиаско. С тех пор мы пару раз виделись в городе, я с Семеном вежливо здоровался, но он почему-то багровел, сопел и отворачивался. Но сейчас услуги Семена никому не требовались, так что вспомнил я о нем исключительно по ассоциации.
А вот тот самый хлопчик, что тогда выманивал меня с танцулек, сидел в зале, в дальнем от меня углу, и пил пиво из высокой кружки, болтая с каким-то грузным дядькой с соломенной бородой. Словно подражая своему нанимателю, или кем там ему приходился Семен, хлопчик сделал вид, что меня не узнал. А нос, кстати, у него с тех пор кривоват весьма — сильно я ему приложил. Ну и ладно, не жалко, впредь наука.
Пришли мы вдвоем с Иваном — мне все же опытный советчик нужен. Весь экипаж «Чайки» собрался за большим столом у самого входа в кабак, под большим штурвальным колесом, висящим на стене. Со мной поздоровались, но по делу никто не говорил ни слова, и вообще говорить начали после того, как кабатчик — суетной блондинистый парень лет двадцати, в красной рубашке — не притащил и не расставил кому сидр, а кому пиво. Потом Игнатий солидно приложился к своей кружке, отер бороду и лишь затем заговорил: