Близкая душа
Шрифт:
— Погоди, — звала девочка, — погоди! — Долго звала. И голос ее затихал.
А в домике тети Лизы у стола сидел темный мужчина и курил длинную папиросу. Булькало в стакан вино. На рукаве блестела рыбья чешуя. Перевязанный бинтом
— Если желаете, я вам рыбки привезу. Через день могу возить. Судачков подберу, стерлядки.
— Не беспокойтесь. Нехорошо столько пить.
— А мы сегодня гуляем, вот и палец взрезал. Костер у нас. Что ли пригласить вас, женщина вы прекрасная?
Он был чубатый, веселый и широко разводил руками. Глаза глядели прямо в тетю Лизу. Мужчина и ей в чашку налил вина, но тетя Лиза поднесла ко рту руку и прижмурилась маленько.
— Чего тут думать, — нажимал голосом рыбак. — Гармонь есть — горячая жизнь есть. Без памяти хочу жить. Выпьем, Лиза, отпылали мои дороги, теперь без памяти жить буду!
— Эк, вы какой. — И выпила одним громким глотком, надкусила яблоко. — В другой раз, — сказала, — для костра больше хворосту запасайте, чтобы до утра хватило.
— Можно и в другой раз, как прикажете.
Я испугался: умыкнет он тетю Лизу своей раненой рукой, костром завеселит, вон как расселся, привалившись к моей кровати, табуретку проломит. Обежал я дом и выстукнул
— Сынок, что ли? — радостно удивился мужчина.
— Сынок, — сказала тетя Лиза.
— Войной поднесенный… — непонятно добавил мужчина.
— Волка приведу, он тебе даст! — кинулся я на него. — Бинтов не хватит.
— Сам и есть волчонок, — не рассердился рыбак. — Мы ж друзья с доктором. Правда, Лизавета Павловна?
— Хворосту собирайте, — весело откликнулась она. — А волка привести он точно может. Не шутит. Честное слово.
При мужчине она и говорила и двигалась по-другому. Тень от нее накрывала меня и успокаивала.
— Обедать мы собираемся, — сказала твердо.
— Так я заеду, заеду, — поспешил рыбак. — Спасибочко вам за подмогу. Хворосту отборного для пылу заготовлю.
И снова я ждал выскальзывающего из-за поворота реки, удивительного в темноте парохода, принимал в душу свободную, проливающуюся на воду музыку. И возвращался к домику, собрав в кепку вишню. И опять тетя Лиза сидела перед зеркалом, освещенная пламенем свечи, одинокая, как сосна на обрыве.
Ни о девочке, ни о рыбаке я больше не вспоминал.
— Рената, а можно жить без памяти? — спрашивала меня тетя Лиза.
Но я не отвечал, делал вид, что сплю. Скоро свеча гасла.