Близкие люди. Мемуары великих на фоне семьи. Горький, Вертинский, Миронов и другие
Шрифт:
— Скажите, а когда Вы узнали про дневники Тарковского?
— Сразу после смерти отца, году, наверное, в 1987, мне было лет семнадцать. Первое издание увидело свет в Германии, это был двухтомник. Этим занималась мама, я не участвовал. Кроме записей отца там были мамины воспоминания и письма.
Незадолго до своего ухода мама успела сделать книгу, и в итоге во Франции увидела свет своего рода фото биография отца — мама прокомментировала фотографии из семейного архива. Правда, она говорила по-русски, а переводчик тут же записывал все на французском, мы хотели, чтобы мама
— А помните Ваши ощущения, когда Вы смогли впервые все это прочитать?
— Да, было очень интересно. Вообще, отец был человеком очень коммуникабельным, я и до чтения знал многое. Такого, чтобы он что-то там прятал, не было. Поэтому для меня в его дневниках не было сюрпризов. Единственное, чего не знал — это его переживаний, связанных со здоровьем. Он скрывал свои страдания, не хотел, чтобы они отражались на детях. Вот это было, пожалуй, самым сильным впечатлением.
— А как он писал?
— Он писал дневники каждый день. Ну, старался, по крайней мере. Во время съемок писал меньше, потому что у него есть еще рабочие дневники. По каждой картине отдельно — более технические, тоже очень интересные.
У него была своего рода дисциплина — сесть и начать писать. Он и меня заставлял. Но, к сожалению, я не воспользовался его предложением. Я непостоянен и это мой порок. А отец старался. Он вообще был человек очень методичный, любил систему. Например, в «Жертвоприношении» звучит его собственная фраза — надо что-то делать постоянно. При этом неважно что. Например, человек утром встает, берет стакан, наполняет водой из-под крана, подходит и сливает в унитаз. Даже это надо делать каждый день, на протяжении всей жизни.
— Зачем?
— Тогда что-то произойдет. То есть необходимо совершать какое-то постоянное действие. Ну, это может немного своеобразно, но такая у него была идея. И он писал дневник до последних дней, пока мог. Там последняя запись сделана в ноябре. А в декабре он уже умер.
— Тарковский знал иностранные языки?
— Итальянский язык неплохо знал.
— У вас ведь была драматическая история с выездом за рубеж. После того, как Тарковский объявил о решении остаться в Европе, Вас не выпускали к родителям.
— Это сложная история. Отец уехал снимать «Ностальгию». Проект фильма вообще начался в 1979 году, или даже раньше. С Тонино Гуэрра они начали писать в Москве сценарий, часть картины должна была сниматься здесь, часть — в Италии. История первоначально была немножко другой, вообще было 5–6 версий, как обычно у Тарковского. Сценарий менялся даже во время съемок, это был такой бесконечный процесс. После «Сталкера» началась катавасия, история совместного производства с Италией. Все это было чрезвычайно сложно. Отец не работал, а занимался контрактом, договорами. В итоге потом все пошло совсем не так, как планировалось изначально.
Когда «Ностальгия» была закончена и в 1983 году показана на фестивале в Каннах (картина получила Приз за режиссуру, Приз ФИПРЕССИ и Приз экуменического жюри. — Примеч.
В итоге отец с мамой остались, а меня в течение следующих нескольких лет не выпускали. Родители находились за границей, мама была вторым режиссером на картинах отца, а я был заложником. Меня выпустили, только когда узнали, что у отца рак, что он уже неизлечимо болен.
— А с кем вы жили?
— С бабушкой, маминой мамой. Ее звали Анна Семеновна Егоркина. Она по профессии была портной, шила платья, делала очень красивые вещи. Может быть, в другой ситуации могла бы стать успешным кутюрье. Она маме все платья делала. Мама не покупала ни одного наряда в бутике, на приемы всегда ходила в платьях, сделанных бабушкой. Фантазия у нее была невероятная. Удивительные руки. Когда у нее уже было очень плохое зрение (ведь бабушка с 14 лет работала), она потом практически наощупь делала вещи.
— Родители были в Италии, Вы — в Москве. Хоть как-то общались?
— По телефону Когда они уехали, мне было 12 лет, а увиделись мы, когда мне уже исполнилось 16. Для мальчика это, поверьте, не самый простой возраст.
— К тому же вам в Москве наверняка приходилось слушать об отце какие-то не самые добрые слова?
— Слушал, но относился спокойно, про него всегда что-то говорили. А в тот период даже и говорили мало, потому что от нашей семьи после заявления Тарковского о решении остаться на Западе, все отвернулись и куда-то пропали. У нас тогда все чего-то боялись.
— А как к Вам в школе относились?
— Нормально…
— Или там просто не знали, кто такой Андрей Тарковский?
— Нет, там знали. Просто приличные были учителя и школа.
— А Вы понимали, почему не видите родителей?
— Ну конечно. Я же видел все эти истории с бюрократами советскими, когда каждый фильм приходилось «пробивать» по несколько лет. За 20 лет отец снял только 4 картины.
— А мама тоже не могла к Вам приехать?
— Нет, не могла. Если бы она приехала, ее бы потом просто не выпустили.
— А Вы у бабушки спрашивали, почему все так происходит?
— Нет, я понимал, что отец хочет снимать кино. Он сказал, что хочет поработать 3–4 года за границей. Я просто ждал выезда, был уверен, что уеду, абсолютно четко знал, что рано или поздно это случится. У меня как-то в голове это отложилось. И это мне помогало. И отец тоже говорил, что мы скоро увидимся, каждый раз по телефону говорил. Но, конечно, эти годы в разлуке были тяжелыми.