Близкие люди
Шрифт:
— Паша! Пашка, твою мать!
Что-то сильно дернуло его, как отбросило, он оторвался от тела, которое корчилось перед ним, и тяжело сел к стене. И вытер то красное, что заливало его глаза. Вокруг что-то гремело, топало, перемещалось, падало, но ему почему-то трудно было рассмотреть, что именно.
— Вовсе не надо было так стараться, — сказал откуда-то сверху Игорь Никоненко, — ты же обещал сдерживаться, Павел Андреевич!
— Сдерживаться, —
— Ты ведь все знал заранее, — продолжал Никоненко. Присев на корточки, он очень близко рассматривал лицо Степана. — Вот, черт побери, современные истеричные люди! Все психи как один!
— Я не псих, — возразил Степан мрачно, — просто я не смог дальше терпеть.
— И не надо было ничего терпеть. Я уже за ручку двери взялся, когда ты на него кинулся. Зачем, мать твою? А если бы он выстрелил?
— А… Леночка?
Никоненко сунул пистолет за ремень джинсов и усмехнулся холодно.
— Все в порядке с вашей Леночкой. С ней вообще никаких хлопот не было. Ее увезли давно. И… этого сейчас увезем.
— Паш, давай я тебя… тоже домой отвезу, — сказал Чернов где-то рядом, — можно, капитан? Или он тебе сегодня еще нужен?
— Сегодня он больше ни на что не годен, — пробормотал Никоненко, — вези давай. И пусть на ночь водки выпьет. Пол литра. Залпом.
— Пошли, Паш. Давай-давай, пойдем потихоньку!..
В конторе толпились какие-то незнакомые люди, висел сизый махорочный дым, и всполохи мигалки на двух милицейских «газиках» выхватывали из ночи то ближайшие кусты, то доисторические горы песка на краю котлована. Степан хотел сказать Чернову, что никуда не поедет, пока не разберется со всеми этими людьми, что контору нельзя оставлять без присмотра, что нужно вызвать Юденича или Полуйчика, но Чернов подталкивал его в спину, и Степану внезапно подумалось, что никакие его указания в данный момент значения не имеют.
Все прошло, все закончилось. Указания вполне могут подождать до завтра, а пока здесь разберутся и без него.
У него есть люди, которым он вполне может доверять.
Близкие люди. Например, Черный. Или капитан Никоненко Игорь Владимирович.
Степан улыбнулся, втискиваясь на пассажирское сиденье «лендкрузера».
Всю дорогу они молчали, только уже в Москве Степан попросил, не открывая глаз:
— Ты все-таки вернись в Сафоново,
Чернов покосился на него.
— Конечно, вернусь. Ты не переживай, Паш, — добавил он, подумав, — самое главное, что все уже закончилось…
В окнах его квартиры горел свет, и Степан вдруг подумал, что еще совсем не поздно, особенно для субботнего вечера.
Сколько там? Полдвенадцатого?
— Давай я тебя до квартиры доведу, — предложил Чернов. — Машину я утром пригоню. И больше ключи от нее никому не давай, а то на ней еще кого-нибудь укокошат и скажут, что это ты!
— Пошел ты, Черный!..
В квартиру он поднялся сам. Не хватало еще в завершение этого чудного дня устроить сцену на лестничной площадке в присутствии Чернова. Степан был совершенно уверен, что сцена непременно состоится: он приехал среди ночи и в несколько причудливом виде — с разбитым лицом, в разодранной рубахе, обильно политой кровью.
Черт знает что!
На шум ключа, поворачивающегося в замке, в коридор выглянула встревоженная Ингеборга с книжкой в руке. И вытаращила глаза.
— Паша?!
— Послушай, — сказал он торопливо, — я знаю, что все это нужно делать не так, но все-таки выходи за меня замуж, а? И черт с ними, с розами, и номером для молодоженов! А?
Она швырнула книгу на пол и осторожно подошла поближе, как пловец, который все еще не уверен, стоит лезть в воду или не стоит. Лицо у нее дрогнуло.
— С каким номером для молодоженов, Паша?
— С таким, — выговорил он, чувствуя, как плохо шевелятся разбитые губы, — выходи за меня замуж. Пожалуйста.
Она подошла к нему совсем близко и неуверенно обняла за шею. Он прислонился щекой к ее макушке и закрыл глаза.
— У меня есть условие, — вдруг сказала она, и он открыл глаза.
Все, что угодно.
Он был готов на любые условия.
— Я за тебя выйду, Паша, только если ты не станешь приставать ко мне со сменой фамилии. «Ингеборга Степанова» звучит как-то странно, правда?
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем именно она говорит. А когда он понял, оказалось, что сегодня — самый лучший день в его жизни.
— Ладно, — решил он и крепко прижал ее к себе, — черт с ней, с фамилией!