Близко-далеко
Шрифт:
– Что это такое?
Петров, Потапов и Люсиль поспешили на ее возглас и тоже замерли в изумлении. За поворотом улицы открывалось глубокое и узкое ущелье. С одной стороны, на обрыве небольшого холмика, стояла линия маленьких арабских домов, с другой – мрачно возвышалась стена, сложенная из громадных каменных глыб. Глыбы – тяжелые, четырехугольные – лежали в несколько ярусов одна на другой и поднимались метров на пятьдесят над землей. От времени и непогоды камень кое-где выветрился и потемнел. В трещинах местами пробились мох, желтая трава и кустарник.
Вдоль всей этой мрачной стены стояла длинная цепочка евреев. Тут были мужчины и женщины, длиннобородые
Вся картина производила жуткое и гнетущее впечатление.
– Это стена еврейского плача, – равнодушно разъяснил араб. – Это все, что осталось от древнееврейского храма Соломона. Каждый день приходят сюда здешние евреи и сокрушаются о гибели своего бывшего царства. Но это им не поможет, теперь здесь земля арабов! – зло и резко сказал гид.
– Уйдем отсюда поскорее! – воскликнула Таня. – Слишком уж пахнет здесь религиозным изуверством, средневековьем, кострами ведьм, безумием…
Едкие слова гида напомнили советским путешественникам о реальном Иерусалиме, о Иерусалиме 1942 года. Каким мирно-идиллическим он казался с высоты Масличной горы! И каким внутренне разоренным, полным острейших национальных, социальных и политических противоречий он был в действительности!
Вот верхняя, нагорная часть города, та, что широким внешним поясом громоздится по откосам котловины. Хорошо мощенные нарядные улицы, многоэтажные дома, дуговые фонари… Университет, школы, больницы, почтово-телеграфные конторы… Прекрасное здание библиотеки… Всюду зелень, парки, сады… Шикарные магазины, кафе и отели… Знаменитый отель «Царь Давид», автомобили лучших заграничных марок… Это европейский, или, вернее, еврейский город. Здесь живут главным образом евреи иммигранты из других стран, евреи купцы, промышленники. А в дальних, бедных кварталах – евреи ремесленники и рабочие.
Вот через несколько улиц нижняя, центральная часть города, та, что прилепилась к плоскости впадины, – маленькие, восточного типа домики, высокие заборы, узенькие, кривые улицы и переулки, ослики и мулы, бродячие собаки, мелочные лавочки. Темный крытый базар, где в бесчисленных палатках, балаганчиках, клетушках стучат молотки, кричат продавцы, тараторят женщины, свистят и дудят ребятишки…
Это арабский город. Здесь живут последователи аллаха, тринадцать веков назад завоевавшие Иерусалим, в течение многих поколений трудившиеся здесь и считающие себя его хозяевами.
Между еврейским и арабским городом идет долгая, упорная, жестокая война, искусно раздуваемая англо-американскими колонизаторами. Война в политике, в экономике, в общественной жизни, в сфере религии, в быту… Война с кровью, погромами, убийствами из-за угла, террористическими актами, вооруженными восстаниями…
Целый день советские путешественники бродили по Иерусалиму, и чем дальше, тем все более мрачным, искаженным болезненной судорогой выступало перед ними лицо этого города.
– Сколько жителей в Иерусалиме? – спросил Петров.
– Считают – сто пятьдесят тысяч, – ответил гид.
– А кого больше: арабов или евреев?
Гид сначала помолчал, а затем дипломатично
– Арабы говорят, что арабов больше, а евреи говорят, что евреев больше.
И потом, указав на улицу, которую они в тот момент пересекали, гид бесстрастно, как о чем-то само собой разумеющемся, сообщил:
– По этой улице евреям ходить нельзя. Если еврей здесь пойдет, арабы его убьют. А есть улицы, по которым нельзя ходить арабам. Если араб пойдет, евреи его убьют…
Вечером советские путешественники разговаривали с Альфаном. Все сидели у камина в гостиной отеля. В камине, по английской традиции, пылал огонь, приятно потрескивало дерево.
Делились впечатлениями дня.
Таня рассказала Альфану о своем разговоре с монахом на Голгофе. Альфан рассмеялся и затем с галантностью истинного француза воскликнул:
– Браво, мадам! Вы попали в самую точку… Воображаю, какая была физиономия у монаха! Вашими устами, мадам, говорил здравый рассудок и историческая наука. Подумайте сами! Шекспир умер в 1616 году, то есть триста двадцать четыре года назад. А между тем сколько споров и дискуссий идет о том, кто был действительно автором его великих творений! Да и существовал ли вообще Шекспир? И этот спор ведется в наше время, при книгопечатании, прессе, целых фалангах литературоведов и историков! А тогда?.. – Альфан сделал презрительный жест рукой и затем продолжал: – Монахи утверждают, будто бы та женщина, которую они именуют святой Еленой, не только открыла место Голгофы, но и нашла крест, на котором был распят Христос, гвозди, которыми он был прибит к кресту, даже яму, оставшуюся от креста там, где он был вкопан в землю. Ну, не смешно ли? Елена была в Иерусалиме в 325 году, то есть с момента смерти Христа до ее появления на Голгофе прошло столько же времени, сколько прошло между смертью Шекспира и нашими днями. Как мог более трех веков сохраниться деревянный крест? Да он давным-давно истлел бы! И как могла сохраниться яма, где он якобы стоял? Ведь ее давным-давно засыпало бы пылью и песком! Наконец, как могли через 325 лет отыскаться гвозди, которыми Христос был прибит к кресту? Да, стоит лишь подойти к поповским небылицам с точки зрения самого элементарного здравого смысла, и они рушатся, словно карточный домик!
Альфан поправил дрова в камине и, ядовито усмехнувшись, снова заговорил:
– Да и только ли что?.. В храме, который вы осматривали, вам, несомненно, показывали «Капеллу тернового венца».
Таня утвердительно кивнула головой.
– Так вот, – продолжал Альфан, – эта капелла воздвигнута на том самом месте, где, по утверждению монахов, на голову Христа был возложен терновый венок. Но когда было «установлено», что это событие произошло именно здесь? Монахи отвечают: в 1384 году! Через четырнадцать веков после смерти Христа! Опять явная чепуха… Или еще: на крестном пути Христа вам, конечно, показывали свод и дом, в котором Пилат будто бы произнес слова: «Вот человек!»
– Да-да! – вспомнила Таня. – Нам показывали… Это мрачный дом средневекового стиля…
– Вот именно! Но знаете ли вы, когда было «установлено», что Пилат именно здесь сказал свои знаменитые слова? Монахи отвечают: в пятнадцатом веке! Через тысячу пятьсот лет после смерти Христа! Кто поверит в такую нелепость? Можно было бы привести еще десяток примеров подобного жульничества монахов, но стоит ли?
– Разумеется, не стоит, – вмешался Петров. – Вы, мосье Альфан, вероятно, знаете, что мы, советские люди, давно не верим в подобные выдумки. Меня интересует другое: как и когда вообще сложился культ Иерусалима?