Близнецы с Алатырь-острова. Дети Мертвой Матери
Шрифт:
Прошу прислать Эллу к нам на Буян остров,
С Уллем плохо, он сам не свой, одержим стал,
не узнает никого. На нее одна надежда, что его
вылечит»
– Вот, бери послание, – и он взял перстень, обмазал сажей, и поставил печать внизу надписи. Гун взял это послание, положил письмо в кожаную суму на боку, и отряд пошел за лодкой, стоявшей на берегу у пристани. Когда ватага пришла к берегу, Арпад подошел к отрокам, и обнял каждого на дорогу.
– На вас одна надежда, – и он слабо улыбнулся, – Илиос свидетель, такого здесь никогда не было.
– Ждите нас через четыре дня! – крикнул Гун, прыгая в лодку к друзьм.
– Давайте вперед, – и встал за рулевое весло.
Весла ударили в такт, вспарывая водную гладь Студеного моря. Стояло безветрие, как будто такую погоду наколдовали, и гребцы без устали быстро работали веслами, и уже показалась гора и вечные туманы Алатырь-острова. Качка была небольшая, и Гун заметил, что Сирак устал, заменил его на банке, и стал грести в паре с Талом. Оставалось уже недолго, показалась линия пибря, и неторопливые волны разбивались о прибрежные камни, вздымая кучи брызг. Вот еще и еще гребок, и лодка прошла по гальке, и отроки выскочили из лодьи, оказавшись по колени в воде, но кожаные штаны не давали проникнуть воде и намочить разгоряченные тела, но холод моря они ощутили сразу, и подхватив лодку за края бортов. Ноги отроков в сапогах скользили по камням под водой, воспитанники шумно дышали, и на крик: «И – раз!» рывком вытащили ее на берег, и пронесли ее на весу еще с десяток шагов, дабы волны не повредили суденышко.
– Что дальше, Гун, – спросил, как у старшего, Сирак, – остров запретный, мужчинам идти нельзя к их обители. Побывать на Алатыре? Никто и не поверит.
– Ну, гору отсюда видно, сейчас две остроги свяжем, а к ним мою куртку привяжем, тогда заметят.
– Неплохо, – похвалил Арий, – вот возьми ремень у меня запасной, – и протянул его товарищу.
Гун наклонился к лодке, достал копья, положил их на камни, выровнял, друзья поддерживали буевища, пока он их связывал ремнем, продев ремень в пряжку и затянул, а потом крепко обмотал копья, и получил пятиметровую рею, и привязял веревкой свою куртку, а рукава своей куртки тоже, и водрузил свое импровизированное знамя над собой, рядом встал Арий, поддерживая флаг слева, Тал встал с другой стороны, и не поверил глазам, ветер выгнул мех так, что из рукавов, мехового воротника и широкой полы одеяния Гуна получилось ЗНАМЯ ГРИФОНА.
Грифон грядет
Младшая воспитанница вышла из пещеры, открыв дверь и полог, снаружи было холоднее и неуютнее, чем у теплого очага, но ей надо было сходить к источнику и набрать воды. Девица поправила капюшон на голове, убрала косу под шубу, и взяв кожаные ведра, пошла к ручью. Она оглянулась, ей показалось, что вдали, на берегу, кто-то есть, и присмотрелась, и увидела на шесте рядом с фигурками людей, знамя из знамений. Знамя Грифона, руки разжались у девочки сами собой, и ведра глухо ударились о камни, и она стремительно распахнула дверь прохода, и помчалась по коридору, но не издала ни звука – сказались уроки Мары, и вбежала в горницу, отвесила поклон старшей, коснувшись ладонью правой руки пола, наконец сказала тихо:
– Грифон здесь.
– Ты что, Ута, – говорила тихо, но угрожающе Мара, – Уроков Прях много слышала на ночь? Завтра опять пойдешь ловушки острова обходить, – и все-таки привстала она с сиденья.
– Пошли, покажешь.
И они вдвоем прошли через коридор обители, и вышли наружу, к яркому солнцу из полумрака горницы. Ута показала рукой, где видела знамя, Мара туда повернулась, и увидела жданное- но- нежданное.
– Пошли девочка,
И они пошли по камням, кое -где покрытым невысокой травой, и небольшими языками земли, где трава росла гуще. Мара в волнении сняла капюшон, ноги подгибались у нее в коленях, она боялась не удержаться и закричать, но Ута ее отвлекала, и при ней она не хотела показать свой ужас, и боялась увидеть, что должна была. Они подошли к пяти юным отрокам, один из которых держал в своих руках импровизированное знамя, а сам был без куртки на ветру.
– Привет вам, юные мореходы, – она присмотрелась к одежде и кинжалам, и сказала по-другому:
– Здравы будете, отроки избранного воинства, что взыскуете на скрытом острове?
– Пришли мы от Арпада, а зовут нас Гун, – юноша показал на себя, и положил флаг на землю, и одел куртку, – Это Арий, – он показал на отрока справа, – это Сирак, – показал еще на одного, – а это Кнут и Тал, – и указал на последних, и те тоже поклонились ведунье в пояс.
– Меня зовут Мара, – и ведунья заметила, как отроки вздрогнули, -и Ута, – показала на молодшую, которая зарделась под взглядами парней.
– Что за дело пытаете, или от дела лытаете, добры молодцы, – стала говорить она Высоким слогом.
– А отпусти ты с нами Деву – славницу свет Элисию, дабы излечила она брата своего Улля, воина отважного, и просят за это вся дружина могучая Алатырь -острова чудесного. А это, -и он показал на дары, и на чудесный индриков зуб, – дары вам от Семерых и Арпада и всей нашей дружины славной. И письмо от Арпада, – и отдал из кожаной сумы письмо.
– Что ты говоришь? – сразу растерялась Мара и перешла на обычную речь.
– Не узнает никого, наш удалец, как будто Гуси-лебеди его уже унесли в Царство Небесное.
– Понятно, вы лодку перенесите к хижине, и там ждите, – и она указала, куда идти, благо что жилище было недалеко, в пятидесяти шагах.
Отроки поклонились, и положив острогу в лодку, взяв лодку на плечи понесли ее к хижине. Дошли, положили судно кверху дном, чтобы высыхало от морской воды, и пошли в дом греться. Окна, закрытые рыбьей выделанной шкурой, пропускали мало света, но все больше, чем масляные светильники, но Гун достал один, зажег, и поставил за плошкой бронзовое зеркало, так что дома стало светло. Гун и Арий положили мешки с едой на скамьи, и стали доставать хеб, вяленую рыбу, а Сирак расставил черненые лощеные плошки, Тал разлил по деревянным ковшам квас из фляги. Когда все было готово, пятеро храбрецов сели вокруг стола, сняв капюшоны курток. Все наконец-то поели, хлеб и рыба после тяжелой работы-хорошая еда. Гун встал и провозгласил:
– Здесь собрались Ганы и Маны, что бы спасти Улля, который не раз нам помогал, а кого-то и от смерти спасал. За удачу! За нашу удачу!
* * *
Мара тем временем с Утой вернулась в обитель, и села в кресло в крайнем волнении. Всего Семеро ведуний сидели рядом, и одна из них Мара, и сучили шерстяные нитки. Они смотрели друг на друга, и боялись начать разговор первой, лишь у большинства нитки стали получаться неровными. Шана сидела рядом со старшей и шумно вздыхала, а Ирма стала вдруг подкашливать, изредко бросая на Мару выразительные взгляды, и наконец она, сказала:
– Надо мне идти. А то посмотрите, сейчас Пряхи пришлют послушницу, Эля могла что-то почувствовать.
Видела она Эллу очень редко, несколько раз в год, Пряхи ее не пускали к обычным людям. «Все равно надо идти, хоть целый день сидя.»
Тут от Прях прибежала послушница, Любава, и с порога закричала:
– Элисия рассержена, Мара, требует тебя к себе. Я ее такой не видела никогда, то всегда улыбчивая, а улыбается она красивая такая, а тут губы-в нитку, за косу свою держится, говорит глухо, незнакомо.