Близнецы-соперники
Шрифт:
– Теперь – есть. Тогда – не было. Создавалось впечатление, что архивисты просто не захотели увидеть здесь некую связь. Все бумаги Донатти опечатаны – как обычно и поступают с бумагами отлученных. А после его смерти ими завладел его секретарь…
– Отец Энричи Гаэтамо. Лишенный сана, – прервал его Фонтин.
Лэнд ответил не сразу:
– Да, Гаэтамо. Я получил разрешение ознакомиться с опечатанными документами. Я читал параноидальные бредни безумца, фанатика, самолично причислившего себя к лику святых. – Монсеньор замолчал. Он не смотрел на Виктора. – То, что я там обнаружил, заставило меня отправиться в Англию. К человеку по фамилии Тиг. Я встречался с ним лишь однажды
Виктор улыбнулся:
– Ох уж эти часы! Эта его дурацкая привычка меня всегда раздражала. Сколько раз я ему об этом говорил!
– Да-да, вы были добрыми друзьями, я это сразу понял. Знаете, он вами просто восхищался.
– Восхищался? Алек? Не могу поверить!
– Он признался, что никогда не говорил вам об этом, но это правда. Он сказал, что рядом с вами чувствовал свою неполноценность.
– Но он никогда не подавал виду!
– Он сказал даже больше. Он все рассказал! И о казни в Кампо-ди-Фьори, и о вашем бегстве из Челле-Лигуре, и о Лох-Торридоне, и о бомбежке в Оксфордшире, о вашей жене, о сыновьях. И о Донатти. И как он скрывал от вас это имя.
– У него не было другого выбора. Если бы я узнал, лох-торридонская операция провалилась бы.
Лэнд снял руки с колена. Казалось, он с трудом подыскивает нужные слова.
– Тогда-то я в первый раз услышал о поезде из Салоник.
Виктор быстро поднял глаза – до этого он смотрел на пальцы священника.
– Это странно. Вы же читали бумаги Донатти.
– И вдруг все прояснилось. Безумные словесные излияния, отрывочные фразы, на первый взгляд ничего не значащие ссылки на какие-то населенные пункты, даты… Вдруг все стало осмысленным. Даже в личных записях Донатти ни разу не писал об этом прямо – слишком велик был его страх… Все вращалось вокруг того поезда. И груза, который он вез.
– А вы знаете?
– Я узнал. Мне удалось бы это узнать намного раньше, но Бревурт отказался встретиться со мной. Он умер спустя несколько месяцев после моей первой попытки добиться с ним встречи. Я отправился в тюрьму, где отбывал наказание Гаэтамо. Он плюнул мне в лицо сквозь решетку, он колотил в нее кулаками, пока не сбил кожу в кровь. И тем не менее у меня был источник информации. В Константинополе. В патриархии. Я добился аудиенции у одного из старцев. Он был очень стар и все мне рассказал. Поезд из Салоник вез ларец с документами, опровергающими догмат филиокве.
– И все?
Монсеньор Лэнд улыбнулся:
– С теологической точки зрения и этого достаточно. Для этого старца и для его противников в Риме документы подобного рода означают, с одной стороны, триумф, с другой – полный крах.
– А вы их воспринимаете иначе? – Виктор внимательно смотрел на священника, вглядываясь в его немигающие карие глаза.
– Да. Церковь ныне не имеет ничего общего с церковью прошлых веков или даже недавнего прошлого. Проще говоря, если бы она была таковой, она бы просто не выжила. Есть старики, которые цепляются за то, что, как они верят, неопровержимо… В большинстве случаев это единственное, что у них остается. И нет нужды разубеждать их, лишать этой веры. Время великодушно дарует изменения. Ничто не остается таким, каким было прежде. С каждым годом – когда нас покидает старая гвардия – церковь все быстрее и неотвратимее движется к социальной ответственности. Она обладает властью, чтобы творить безграничное благо, обладает возможностью – и в прагматическом, и в духовном смысле – смягчать тягчайшие
Фонтин отвернулся. Священник замолчал. Он поведал о силе, стремящейся творить добро в мире, который, увы, этим добром обделен. Виктор снова посмотрел на Лэнда.
– Значит, вам точно не известно, что содержится в тех документах?
– А какая разница? В худшем случае – повод для теологических дебатов. Доктринальные уловки. Этот человек существовал. И звали его Иисус из Назарета… или ессейский Архангел света… и он вещал от чистого сердца. Его слова дошли до нас, и их историческая аутентичность доказана исследователями арамейских и библейских текстов – как христианами, так и нехристианами. Какая в таком случае разница, как его называть – плотником, или пророком, или Сыном Божьим? Главное – что он говорил истину, как он ее понимал и как она ему раскрылась в откровении. Его искренность, если угодно, – вот то единственное, что имеет значение, а это не подлежит обсуждению.
Фонтин вздрогнул. Мысленно он вернулся к Кампо-ди-Фьори, к старику, ксенопскому монаху, который рассказал ему о пергаменте, вынесенном из римской темницы:
«…То, что содержится в этом пергаменте, превосходит самое смелое воображение. Его необходимо найти… уничтожить… ибо ничто не изменится, хотя все будет иным».
Уничтожить!
«…Важно лишь то, что он изрекал истину так, как он ее понимал и как она ему раскрылась в откровении… Его искренность, если угодно, – вот то единственное, что имеет значение… это не подлежит обсуждению».
Или подлежит?
Готов ли этот священник-ученый, этот добрый человек столкнуться с тем, с чем должны рано или поздно столкнуться люди? Честно ли попросить его об этом?
«Ибо ничто не изменится, хотя все будет иным».
Что бы ни означали эти странные слова, как поступить – будут знать лишь исключительные люди.
Он приготовит сыновьям список таких людей.
Священник по имени Лэнд будет одним из кандидатов.
Тяжелый четырехлопастный винт постепенно замирал, металлический лязг отдавался по всему телу вертолета. Пилот открыл дверцу и дернул за рычаг, который выбросил за борт короткую лесенку под брюхом фюзеляжа. Майор Эндрю Фонтин спустился по металлическим ступенькам на вертолетную площадку военно-воздушной базы «Кобра» в Фантхьете.
Его документы обеспечивали ему приоритетное транспортное обслуживание и доступ к секретным складам на побережье. Сейчас ему надо получить джип в офицерском гараже и отправиться прямо к побережью. И найти нужный сейф на складе номер четыре. Там спрятаны материалы, собранные «Зорким корпусом». Там, в самом безопасном тайнике во всей Юго-Восточной Азии, они и останутся – надо только удостовериться в их целости и сохранности. После поездки на склад ему предстоят еще два путешествия – сначала к северу от Дананга, потом южнее – минуя Сайгон, в район дельты Меконга. В Канто.
В Канто находится капитан Джером Барстоу. Мартин Грин прав: Барстоу провалил «Зоркий корпус». Остальные тоже сошлись на этом: его поведение выдавало в нем человека, которого раскололи. Его видели в Сайгоне с военным юристом Таркингтоном. И было нетрудно понять, что произошло: Барстоу подготавливает себе защиту, а раз так, значит, он собирается давать показания. Барстоу не знал о местонахождении документов «Зоркого корпуса», но он их как-то видел. Видел, черт! Он и сам готовил бумаги – двадцать или тридцать копий. Показания Барстоу будут означать крах «Зоркого корпуса». Этого нельзя допустить!