Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов
Шрифт:
Все поставлены на ноги. Отцы укладывают последние вещи, снаряжают в дорогу своих жен и детей. Заняты по горло, и я ношусь как угорелый. Оборудую вагоны. Установил бак для питьевой воды.
Запасаю продукты и лимонад для детей. Взял с собою топоры, гвозди, молоток, веревки, все может пригодиться.
До отъезда два часа, у меня ничего не готово. Звоню директору, прошу дать увольнительную Зинаиде. Пришла, плачет, разводит сырость, а время идет. Позвал на помощь бабку соседку. Явилась и тоже ревет. Вот помощники. Сели, выпили по рюмке портвейна и отправились на вокзал. <…> Все прощаются, и слезы градом
Подошел Алексей Михайлович. Он сильно взволнован, крепко по-мужски пожал руку.
– Вернешься?
– Хоть мертвым, но буду здесь. Не снимайте с партучета. Хочу и буду членом Ленинградской партийной организации…
Вскочил в вагон тронувшегося состава <…>.
Сотни вопросов. Как доедем? Не опасен ли наш путь? и т. д. Часам к 11 угомонились, усталые ребятишки спят. Так как до Тихвина дорога может быть неспокойная, решил, спать не буду. <…>
Станция Яр, Удмуртская АССР. Выгружаемся из вагонов. Проливной дождь. Бедные ребята, спрятать их некуда, вокзал переполнен, придется им до утра оставаться под открытым небом.
Находим вблизи вокзала подходящую лужайку, развожу костер. Уставшие и измученные дети и матери усаживаются поближе к огню.
Чуть свет иду в Ярский райком партии. Скоро получив аудиенцию, беседую с секретарем РК. Хороший дядька, сразу оценил мой «груз» и принял меры по размещению семей. Короткий разговор по телефону, и восемнадцать подвод из деревни Нижняя Сада направляются к станции. Ждать их придется долго, до деревни 18 километров.
Крепко поблагодарив и пообещав зайти, я поспешил вернуться на лужайку, где у костра сидели промокшие до костей ребята и родители. Рассказал обо всем: питании, жилище, предоставлении транспорта и т. д. Радостные улыбки засияли на лицах моих подопечных. Теперь и дождь показался совсем другим. <…>
Вернулся в райком, В кабинете секретаря сидел председатель исполкома, зав. отд. пропаганды и агитации. Начались расспросы. Полтора часа длилась беседа о Ленинграде, наступлении врага, угрозе, нависшей над Родиной. Попросили провести беседы с активом и колхозниками. <…>
Проглянуло солнце. Подводы нагружены, самими колхозниками с особой любовью были посажены самые маленькие путешественники.
Весь день прошел в хлопотах по размещению. Председатель бучуновского сельсовета лично приехал для разрешения всех вопросов эвакуированных. <…>
Меня из дому так не провожали, как провожают домой. До отказа набили мешок. В нем масло, куры, хлеб, огурцы. Вся деревня пожелала доброго пути. <…>
Накануне первый секретарь райкома предложил мне остаться работать в районе. Поблагодарив за доверие, я отказался. Мне нужно вернуться в Ленинград и дать отчет о поездке. <…> Попросил обеспечить питанием, присмотреть за ленинградцами, дать им возможность освоится, а затем обеспечить работой. <…>
<…> Навьючен, как верблюд, чемодан, мешок и битком набитая полевая сумка. Поезд пришел. В накуренном купе – тяжелый воздух, жарко, пять краснофлотцев шумливо беседуют. Раненые возвращаются после госпиталя на любимую Балтику. Говорят, где и какие ранения получили, упоминают Кингисепп. Не удержался, вступил в разговор.
Мешок с продуктами худеет день ото
Вологда. Поезд стоит пять часов. Пошли в город. В эвакокомиссии раздобыл пять талонов на обед. Один обед несем дежурному по купе. Вымылись, причесались. Вернувшись к вагону, узнали, что поезд дальше не пойдет и будет переоборудован в санитарный. <…>
Предлагаю выход из положения: познакомиться с санитарками и медсестрами и ехать в их поезде. Идея понравилась и была принята к исполнению. Быстро «накапав» на мозги санитаркам и медсестрам, с их разрешения удачно «приземляемся» в одном из вагонов и вскоре отправляемся в дальнейший путь на Ленинград. <…>
Настроение поганое. Поезд движется со скоростью черепахи. Продукты кончились, положение иждивенческое. Хоть попутчики об этом не говорят, чувствую себя неудобно. Прибыли в Череповец. <…> В железнодорожной столовой после разговора с директором получаю шесть талонов на обед. Попутчики похвалили:
– Браток силен, умеет оформлять дела.
Наелись досыта. Комбинируем насчет выпивки. С мира по нитке собрали бедному на крепкие напитки. Музыкальное оформление состоялось. <…>
Проезжаем Ефимовскую. Путь между Череповцом и Ефимовской изрядно поврежден. Под откосом валяются паровоз, отдельно от тендера, и товарные вагоны.
Поезд идет очень тихо. На опушке леса у железнодорожного полотна огромные воронки от взрыва фугасных бомб. Будка путевого обходчика разбита. Поезд остановился, и мы вместе с железнодорожниками пошли осматривать место происшествия. Левая угловая комната, на стене висит гитара, в углу труп мальчика. Череп разбит, виден мозг, похожий на клубок свернувшихся змей. <…>
– Это произошло вчера, – рассказывает местный житель, – дальше по ходу поезда вы увидите сбитый вражеский самолет. Пилот бомбил проходящий состав, но никак не мог попасть, бомбы взрывались слева и справа от полотна. Тогда он снизился и бросил бомбу на путь перед составом. Взрыв оказался настолько мощный, что самолет подбросило, как щепку, и он рухнул на землю. Заслуженное наказание.
Тихвин. Поезд стоит минуты. С почты звоню в райком, исполком. Подходят незнакомые люди, прошу передать привет. <…>
Голодны как шакалы, кишка кишке кукиш кажет. Чтобы не впасть в уныние, запел: «Раскинулось море широко…» Товарищи дружно поддержали меня, и наша песня прогремела на весь вагон.
У заглянувшей к нам молоденькой санитарки Шуры стрельнули хлебца. Принесла 300 г. Что нам 300 г – проглотили и не почувствовали.
Волховстрой. Поезд почему-то пошел к станции Мурманские ворота. Поблагодарив за все, вышли. На перроне народу тьма-тьмущая. Поезда на Ленинград не ходят, в первый Волховстрой не пускают. Свежо, одежонка летняя, внизу трусы, сплошной сквозняк. Ночью подходит поезд со стороны Мурманска. Местные жители почему-то назвали его «трамвай». Этот «трамвай» курсирует между Мурманскими воротами и Волховстроем. Единственное средство сообщения. Зайцами едем до Волховстроя. Вокзал переполнен, правая сторона – штатская, левая – военная. Лежим на полу, хочется спать, но не уснуть, изрядно голодны.