Блокада. Книга 2. Тень Зигфрида
Шрифт:
Капитан Смыков мог застрелить диверсанта — пули ТТ прошили бы два тела насквозь — но тогда он убил бы и рядового Шерстюка. А Шерстюк, хоть и оказался растяпой и дураком, позволившим превратить себя в живой щит, смерти все-таки не заслуживал. К тому же Смыков хотел взять диверсанта живым. Поэтому он махнул рукой вскинувшему винтовку сержанту Авдеенко — не стрелять! — и медленно опустил ствол пистолета.
— Что ж ты такой нервный, Гусев, — проговорил он. — Чуть что — сразу в морду… Отпусти парня, а я тебя отпущу.
— Положи пистолет, капитан, — спокойно отозвался диверсант. — И сержант твой пусть положит винтовку на мостовую. Иначе я сломаю парню шею.
Шерстюк уже пришел в
— Я не шучу, капитан. Положи оружие и разойдемся миром.
— Хорошо, хорошо, только не нервничай, — Смыков сделал вид, что наклоняется, чтобы положить ТТ на землю. В действительности он готовился выстрелить диверсанту в ногу.
Заслониться Шерстюком полностью "лейтенант Гусев", конечно, не мог — хотя бы потому, что был значительно выше и крупнее. Вся левая нога диверсанта была, как на ладони — и Смыков рассчитывал влепить ему пулю в голеностоп. Стрелял капитан хорошо, и в успехе своей задумки был уверен.
Как оказалось, зря.
Он услышал, как что-то свистнуло в воздухе, и страшно захрипел Авдеенко. Повернулся — сержант осел на колени, вцепившись обеими руками в винтовку, а из горла у него торчало что-то темное, похожее на плавник.
Смыков не успел даже выругаться. Страшный удар выбил пистолет у него из руки — ТТ улетел в сторону и упал на цветочную клумбу. Капитан попытался ударить левой, но рука попала в жесткий захват. Он услышал, как хрустит кость.
— Значит, матча не было, капитан? — услышал он насмешливый голос улыбчивого диверсанта. — Спасибо за науку, товарищ.
Лезвие десантного ножа вошло Смыкову под ребра.
— Вот почему я приказал вам идти поодаль, — сказал Рольф, когда они затащили трупы в темную подворотню. — Если бы мы шли втроем, этот подозрительный капитан наверняка сразу вызвал бы подкрепление.
— Мы бы отбились, — хмыкнул Хаген.
— Пришлось бы стрелять. А я предпочитаю обходиться без стрельбы.
— Я тоже не люблю шума, — сказал Бруно, аккуратно вытирая свой метательный нож. — Рояльные струны и войлочные тапочки — что еще нужно человеку нашей профессии?
Елены Гумилевой по полученному от Свешникова адресу не оказалось. Точнее, не оказалось вообще никого — большая, захламленная квартира, в одной из комнат которой была прописана Гумилева, была пуста. Возможно, последние жители покинули ее не так уж давно — об этом говорило отсутствие пыли на большой коммунальной кухне — но спросить об этом было некого. Коммандос быстро обыскали квартиру, но ни писем, ни документов, имеющих отношение к Гумилевой, не обнаружили.
— Можем переночевать здесь, — предложил Хаген. — Лишний раз рисковать ни к чему.
— У нас есть второй адрес, — сказал Рольф. — И нам нужно его проверить.
— Думаешь, это все-таки он? Раухер?
— Вероятность того, что в филармонии работал другой Николай Морозов, не имеющий отношения к нам, очень мала, — Рольф задвинул ящик стола, в котором не было ничего, кроме порванной на мелкие кусочки бумаги. — А способ связи, выбранный Раухером, говорит о том, что он не просто часто посещал филармонию, а мог ходить по залу после концерта, не возбуждая подозрений. А тот Морозов, которого нашел нам старик, работал администратором филармонии. Я уверен, что он и есть наш Раухер.
Николай Морозов жил далеко от центра, на улице Красной Конницы. [10] Когда коммандос добрались до него, было уже совсем поздно.
— Ждите на лестнице, — сказал Рольф. — Если понадобится, я вас позову.
Он подергал массивную ручку двери — заперта. Рольф посветил фонариком — на табличке, прикрепленной
"Представляю, как будут рады все эти люди", — подумал Рольф, четыре раза нажимая кнопку звонка.
10
Теперь — Кавалергардская улица.
Когда последние раскаты на редкость громкого и противного звонка отгремели в недрах уснувшей квартиры, Рольф приложил ухо к замочной скважине. Тишина. Полная тишина. Неужели он своим нахальным вторжением в два часа ночи никого не разбудил? Ни Лебедевых, ни Захаровых, ни Граббе?
Прошла минута, и Рольф почувствовал, что за дверью кто-то стоит. Кто-то, не выдающий себя даже дыханием, кто-то очень тихий и очень испуганный.
Тогда он заколотил в дверь кулаком — ему почудилось, что притаившийся за ней человек даже отпрянул.
— Кто? — спросили из-за двери прыгающим голосом. — Кто там?
— Я к Морозову, — сказал Рольф. — К Николаю Леонидовичу Морозову.
— Кто вы? — повторил голос после некоторого молчания. — Что вам нужно?
— Мне нужны семена белых морозостойких георгинов, — усмехнувшись, ответил Рольф. — И ничего больше.
Пароль для экстренной связи с агентом Раухером явно придумала какая-то старая дева из конторы Шелленберга. Впрочем, в тридцать шестом это была еще контора Гейнца Йоста. [11]
11
Гейнц Мария Карл Йост ныне практически забыт, оттесненный в тень своим блестящим преемником на посту главы VI управления РСХА Вальтером Шелленбергом. Между тем, личность была дольно примечательная: профессиональный адвокат, сделавший быструю карьеру после прихода нацистов к власти, фактически создал политическую разведку Рейха (Служба безопасности/Заграница (Sicherheitsdienst/Ausland)). Спецслужба считалась самым молодым и самым образованным подразделением РСХА — почти половина ее сотрудников была моложе 40 лет, и 80 % личного состава имело высшее образование — Йост был отстранен от должности главы VI управления в результате аудиторской проверки, Че Ившей нецелевое расходование валютных средств (проще говоря, он был уличен в казнокрадстве), и Массо Некото Рое в Ремя назначен командиром печально известной айнзатцгруппы «А», осуществлявшей массовые убийства гражданского населения на территории России. После войны был приговорен к повешению, которое однако, было по непонятным причинам заменено на пожизненное заключение, а затем и вовсе на десятилетний срок. Отсидел, однако, меньше шести лет и благополучно вышел на свободу. После освобождения работал маклером по торговле недвижимостью. Адвокат, разведчик, казнокрад, палач и маклер дожил до 1964 года, на двенадцать лет пережив более молодого Шелленберга.
За дверью молчали. Или там стоял не Раухер, или за шесть лет слова отзыва напрочь вылетели из головы агента. Впрочем, такого, конечно, просто не могло быть.
— Сейчас не сезон для высаживания георгинов, — с усилием проговорил, наконец, тот, кто стоял за дверью. — Но я могу предложить вам прекрасные ноготки.
Послышался металлический скрежет открываемого замка. Загрохотали цепочки, защелкали отодвигаемые засовчики. Дверь заскрипела, и, наконец, открылась.
В дверном проеме стоял человек среднего роста, с простоватым лицом славянского типа. У человека были редкие светлые волосы и впалые щеки.