Блокада. Книга 2
Шрифт:
— А почему ты считаешь необходимым сказать это мне… а не брату? У Веры ведь отец имеется, верно?
Этот вопрос застал Звягинцева врасплох.
— Почему? Не знаю… — сказал он, как бы спрашивая и отвечая самому себе. — Может быть, потому, что вы… единственный человек, который…
Звягинцев оборвал себя на полуслове. Ему хотелось сказать, что он, Королев, кроме Веры, единственный близкий ему человек, что у него нет отца, а мать далеко в Сибири, что он привык говорить с ним о самом важном, ничего не скрывая… Но он не сказал этого, потому что боялся
Наконец он произнес сухо и отчужденно:
— Забудьте все, что я вам сказал. Единственная моя просьба — позаботьтесь о ней. До свидания, товарищ полковник.
— Погоди, — остановил его Королев. — Ну… а она?..
Этого вопроса Звягинцев не ожидал. У него не было сил ответить. Даже самому себе.
— Не знаю, — глухо проговорил он.
— Значит, не знаешь… — медленно произнес Королев. Потом полез в карман, вытащил пачку «Беломора» и протянул ее Звягинцеву.
— Что ж, покурим на дорогу, — сказал он негромко.
Звягинцев взял папиросу, но тут же скомкал ее, так и не закурив.
— Вот что я тебе скажу, Алеша, — еще тише и не глядя на Звягинцева, проговорил Королев. — Я человек старый, вы с Верой молодые… Если ты чувствуешь, что все это сейчас для тебя… ну, как ты выразился, «едино», тогда… тогда это хорошо. И не волнуйся. Все с Верой будет в порядке. А теперь езжай. Выполнишь задание — вернешься. Я к тебе привык…
Звягинцев почувствовал комок в горле. Он подумал о том, что вряд ли вернется скоро, потому что бесповоротно решил быть до конца войны там, где идут бои, но теперь говорить об этом показалось ему ненужным и неуместным.
…На южной окраине Ленинграда, у Средней Рогатки, на обочине дороги, ведущей на Лугу, выстроилась колонна грузовых автомашин.
…Командирская «эмка», закамуфлированная, как и машина Звягинцева, в грязно-зеленые цвета, стояла впереди — несколько поодаль от колонны.
Капитана Суровцева Звягинцев увидел еще издали — он стоял около «эмки» с каким-то военным, намного ниже его ростом. Звягинцева они заметили, лишь когда тот вышел из машины.
Суровцев побежал навстречу майору, на ходу вытаскивая из брючного кармана часы, взглянул на них и отрапортовал о готовности батальона к дальнейшему движению.
Капитан уже заканчивал свой рапорт, когда к ним подошел и второй военный, тот, маленького роста. Он оказался старшим политруком.
— Мой заместитель по политчасти, — доложил Суровцев.
Звягинцеву старший политрук Пастухов, как говорится, «не показался». И хотя, оглядев Пастухова быстрым, профессиональным взглядом, Звягинцев ни в манере его держаться — тот стоял «смирно», чуть откинув свою большую голову, — ни в одежде не заметил ничего заслуживающего порицания, — он почему-то усомнился в том, что этот немолодой, лет сорока человек — кадровый военный.
— Значит, порядок? — спросил Звягинцев, обращаясь к Суровцеву и Пастухову одновременно, хотя из только что услышанного рапорта
Этот вопрос Суровцев расценил как разрешение говорить, уже не придерживаясь строго рамок субординации, и сказал:
— Как будто все в порядке, товарищ майор. Мы с Пастуховым проверили. Верно, старший политрук?
Тот ничего не ответил, только чуть развел в стороны ладони опущенных рук.
— Что ж, тогда двинулись, — сказал Звягинцев. — Кто поедет впереди, вы или я? — обратился он снова одновременно к командиру и его заместителю.
— Как прикажете, товарищ майор, — ответил Суровцев. — А может быть, все втроем в моей «эмке» поедем? А вашу — в хвост и заместителя моего по строевой туда посадим, старшего лейтенанта. А?
Он произнес эти слова неуверенно, но очень просительно. Звягинцев посмотрел на Пастухова и увидел, что и тот смотрит на него так, точно крайне заинтересован в положительном ответе.
— Ладно, — сказал Звягинцев, — поедем втроем. Разговоров! — позвал он своего водителя.
Тот выскочил из кабины, подбежал к Звягинцеву и, остановившись шага за два, вытянулся. Лихо-замысловатым движением он поднес ладонь к виску и тут же резко опустил руку, неотрывно глядя голубыми глазами в упор на Звягинцева, как бы давая понять всем, что, кроме майора, никого за начальство не признает.
— Поедете со старшим лейтенантом, товарищ Разговоров, замыкающим.
— А вы, товарищ майор? — растерянно произнес водитель.
— А мы впереди. С капитаном и старшим политруком. Ясно? — спросил Звягинцев и, боясь какой-либо неуместной выходки со стороны своего водителя, не дожидаясь ответа, сказал: — Исполняйте.
Затем он повернулся к Суровцеву и приказал:
— Двинулись, товарищ капитан. Расстояние до места примерно сто пятьдесят километров. Значит, часа четыре пути. Прикажите следить за воздухом. Командуйте.
Суровцев козырнул, отбежал на противоположную сторону шоссе и звонким голосом крикнул:
— По ма-а-шинам!
Дорога была пустынной, ночь — светлой. Фар не зажигали.
Звягинцев сидел на переднем сиденье, рядом с шофером — сумрачным человеком лет тридцати. Суровцев и Пастухов — на заднем.
Сначала ехали молча. Потом Суровцев неуверенно сказал:
— Я, товарищ майор, с ваших слов примерно обрисовал замполиту задачу…
Звягинцев повернулся на сиденье и поглядел на капитана и старшего политрука.
— И что же, — спросил он, — задача ясна?
— Не вполне, — неожиданно сказал старший политрук.
Звягинцев и сам сознавал, что слишком лаконично обрисовал Суровцеву задачу, решив, что еще будет время для серьезного разговора. Однако он сказал, пожимая плечами:
— Чего же неясно-то? Задача определенная — создать минные заграждения, подготовить к разрушению в случае необходимости дороги и мосты… Обычная работа инженерных частей.
— Это мне понятно, — слегка кивая своей большой головой, сказал Пастухов, — но у меня есть вопросы…