Блокада. Книга 3. Война в зазеркалье
Шрифт:
— Ешь, Лева, ешь, набирайся сил. Они тебе понадобятся.
Гумилев вопросительно посмотрел на капитана.
— Идеи появились?
— Думаю, надо нам расспросить этого Крюкова как следует. Следишь за моей мыслью?
— Значит, пойдем в Пружаны?
Шибанов вздохнул.
— Времени у нас немного, вот в чем беда. Мы уже и так три дня потратили, а толку чуть. Хотел я вас со старшиной попросить сходить в Пружаны вдвоем, а сам тем временем занялся бы рекогносцировкой на местности. С другой стороны, сомнения меня гложут.
— А то мы дети, — обиженно буркнул Теркин.
— Ну почему — дети? Нас вон в школе НКВД полгода специально учили, как допрос правильно вести.
— Так то — допрос, — сказал Гумилев. Что-то в словах капитана его покоробило. — А мы ведь просто с человеком побеседовать хотим.
— Ну и хорошо, — Шибанов крепко сжал его запястье. — Я ведь, хлопцы, в вас не сомневаюсь. Одна просьба — не задерживайтесь там. Хорошо бы вам к ночи уже вернуться.
К ним подсел Титоренко. Улыбнулся, глядя на то, как гости уписывают борщ.
— Я твоим бойцам провожатого дам, капитан. Он сам с тех мест, все тайные тропки знает.
Повернулся, свистнул.
— Жигулин, ко мне!
Подбежал боец — невысокий, по-бабьи одутловатый. Винтовка за спиной у него болталась из стороны в сторону.
— Вот, знакомьтесь, Ефрем Жигулин. Ефрем, отведешь товарищей в Пружаны. Шепнешь Антохе, чтобы объяснил им все, что они попросят. Товарищи серьезные, из Москвы.
— Ну, командир, — досадливо протянул Шибанов. — Давай только без подробностей.
Титоренко и сам понял, что сказал лишнее. Сердито насупил густые брови.
— В общем, передай, что я велел ему отвечать на все вопросы. Подробно, понял?
— Понял, товарищ начштаба, — неожиданно молодцевато ответил Жигулин. — Передам все в лучшем виде!
— Потом приведешь товарищей обратно. И смотри, отвечаешь за них головой!
— Обижаете, товарищ начштаба — боец дурашливо закатил глаза. — Разве Ефрем Жигулин вас подводил когда-нибудь?
— Кончай паясничать, — Титоренко повернулся к гостям, пожал плечами. — Вы не смотрите, что он с виду такой балбес, парень-то он неплохой. И образованный — учился до войны на зоотехника.
Неплохой парень Ефрем Жигулин оказался, к несчастью, невероятно болтлив. Всю дорогу он изводил Гумилева и Теркина рассказами о своих боевых подвигах, которых в его биографии, судя по всему, накопилось больше, чем у среднестатистического рыцаря Круглого Стола. На середине повести о том, как Жигулин заманил большой отряд немцев в болото, где они все и потонули, Гумилев не удержался и сказал:
— Знаешь, тебе повезло больше, чем Сусанину.
— Это почему? — не понял Ефрем.
— Сусанина поляки убили. А ты вон живой.
— Да ну, Сусанин, — недовольно поморщился Жигулин. — Это когда было! Да и вообще, сказки все это. Вы б еще татарское иго вспомнили. Я ж вам про настоящую жизнь рассказываю! Вот кончится
— Чего уж мелочиться, — сказал Теркин. — Назови книжку «Меня боялся сам Гитлер». И чтоб обязательно с портретом автора на обложке.
— Да ну, — порозовел Жигулин, — нескромно как-то…
Некоторое время он молчал, пытаясь понять, не смеются ли над ним гости, но поскольку Теркин и Гумилев не стали развивать тему, наслаждаясь долгожданной тишиной, ни к какому определенному выводу так и не пришел.
— А сильно фрицы Москву-то разбомбили? — спросил Ефрем минуты через две. Видимо, молчать дольше он был физически не способен.
— А ты сам-то в Москве бывал? — вопросом на вопрос ответил Теркин.
— Сеструха у меня три года назад ездила. Красотища, говорит, невероятная. Вот я и интересуюсь — осталось от той красоты чего или немец, тварюга, все подчистую разнес?
— Осталось, осталось, — буркнул Гумилев. — Москва и не такое переживала.
— А вы прям из самой столицы? — не унимался Жигулин. — На самолете прилетели, да?
— На самокате прикатили, — потерял терпение Теркин. — Слушай, боец, ты помолчал бы хоть десять минут, а?
— Ладно, — Ефрем обиженно скривил рот. — Могу и помолчать, я не гордый…
К Пружанам вышли к вечеру. Село было большое, домов на двести. Ефрем провел гостей укромной тропкой, петлявшей по краю тенистой дубравы и выходившей к глубокому оврагу, отделявшему село от леса. По дну оврага стлался жемчужный туман.
— Вам лучше тут пока посидеть, — сказал он, подводя Гумилева и Теркина к сплетенному из ветвей орешника подобию грота. — Я пока с кузнецом переговорю. А то он мужик недоверчивый, может вас и на порог не пустить.
— С каким кузнецом? — не понял Гумилев.
Жигулин посмотрел на него, слегка оттопырив нижнюю губу.
— А командир вам не говорил? Антон Алексеич раньше на кузне работал. А как ногу потерял, механиком заделался. Если вам починить надо что — ну, там, машина у вас, к примеру, или, может, мотоцикл — он вам все в лучшем виде сделает. Не нужно, нет? А то я договорюсь…
— Ты давай договорись, чтобы он нас как родных принял, — сказал Теркин. — И побыстрее — одна нога здесь, другая там. Нам еще обратно возвращаться.
Когда Ефрем исчез в густых зарослях, Василий покачал головой и вздохнул.
— И бывают же такие балаболы! Я и сам погуторить люблю, но меру знаю. Скажи, Николаич — я ж не такое трепло, как этот? — он махнул рукой в сторону оврага.
Гумилев хмыкнул.
— Вася, по сравнению с ним ты просто монах-молчальник.
Некоторое время они просто сидели, глядя на тонущее в сиреневых сумерках село. Потом Теркин закинул руки за голову и лег на спину.