Блокада. Трилогия
Шрифт:
В этот момент Лене вдруг отчаянно захотелось жить. Как она могла быть такой размазней и нюней? Ну и что, что ей тяжело вставать с постели! Она сумеет, она обязательно сумеет! Она попросит у тети Зины обратно свои карточки и будет ходить в булочную сама. Сейчас лето, и она может собирать мать-и-мачеху и лебеду. И постепенно ноги снова расходятся, главное их все время тренировать. Может быть, если викинг оставит ей немного шоколада, это придаст ей недостающих сил.
— Дайте шоколада, — жалобно попросила
Но викинг покачал головой.
— Тебе нельзя столько шоколада сразу, Лена. Тебе может стать плохо. А мы же не хотим, чтобы тебе стало плохо, правда?
— Пора уходить, — нервно проговорил Николай Леонидович. — В любую минуту может зайти соседка…
— Письма здесь, — сказал стоявший у секретера обладатель насмешливого голоса. — Пять штук.
— Их было пять, Лена? — спросил викинг. — Ты помнишь, сколько писем написал тебе Лев?
— Не помню, — чуть не плача, ответила девушка. — Пожалуйста, оставьте мне шоколад.
Лейтенант Гусев вздохнул.
— Конечно, — сказал он. — Конечно, мы оставим тебе шоколад, милая Лена.
Его большая рука погладила Лену по впалой щеке. Прикосновение было приятным и даже нежным.
— А сейчас поспи, милая Лена. Ты очень устала, тебе надо отдохнуть.
Крепкие пальцы викинга вдруг сомкнулись вокруг ее шеи, как будто он хотел приподнять голову Лены с подушки, чтобы поцеловать в губы. Лена широко открыла глаза и встретилась с лейтенантом взглядом. Лейтенант улыбался, но глаза у него были холодные, как две голубые льдинки.
Тетя Зина, зашедшая к Лене спустя полчаса, увидела безжизненно свесившуюся с кровати тонкую руку, и сразу все поняла.
— Вот дурища-то, прости Господи, — прошептала она. — Не могла еще пять деньков протянуть — я бы августовские карточки за нее получила. А ведь старалась, хлебушек тратила…
И в сердцах плюнула на затоптанный чьими-то сапогами пол.
Глава десятая
Самоволка
Москва, июль 1942 года
— Сегодня у нас водные процедуры, — сказал Жером на следующее утро. — Будем форсировать реку.
— Да ее курица вброд перейдет, — хмыкнул Теркин. — Чего там форсировать…
— Ширина реки — около тридцати метров, — продолжал Жером невозмутимо. — Глубина — от полутора до четырех метров. Мы будем учиться форсировать ее бесшумно, так, чтобы условный противник на том берегу ничего не заметил бы. Это не так просто, как вам кажется. Поэтому тренироваться мы начнем прямо сейчас, а экзамен у нас будет ночью.
Он раздал курсантам водонепроницаемые прорезиненные мешки.
— Это для оружия и боеприпасов. Существует
Все свое детство Лев провел в городе Бежецке, стоявшем на крутых берегах реки Мологи. После широкой, разливавшейся на полкилометра Мологи, безымянная речка, в которой курсанты купались и ловили рыбу, казалась несерьезным препятствием. Для Теркина, время от времени совершавшего вылазки в стоявшую на другом берегу деревню, задание тоже не выглядело сложным. И Катя, и Шибанов прекрасно плавали… Так в чем же здесь подвох?
Когда курсанты первый раз пересекли реку, Жером, переправившийся раньше на лодке, встретил их у самого берега. В руках он держал срезанную с куста ореха ветку.
— Это автомат, — объяснил он. — А я — солдат противника.
Командир навел ветку на них и изобразил автоматную очередь. Выходившие из воды курсанты застыли в недоумении.
— Задание вы провалили.
— Это нечестно! — возмутился Шибанов. — Вы же знали, что мы сюда приплывем! А по условиям задачи часовые стоят вон там, у ограды!
Он показал пальцем на чучела. От берега до чучел было метров двадцать.
— Я там и стоял, — терпеливо объяснил Жером. — Но вы так шумели и плескались, что я, естественно, решил посмотреть, не завелся ли в реке бегемот.
— Шумели? — удивилась Катя. — А по-моему, мы очень тихо плыли…
Командир покачал головой.
— Увы, нет. Хотите, устроим проверку? Вы, Катя, оставайтесь со мной, а остальные возвращаются на тот берег и делают еще одну попытку. Если Катя скажет, что вы плыли бесшумно, будем считать, что вы готовы к ночному экзамену.
— Жук французский, — процедил сквозь зубы Шибанов, когда они вернулись на «свой» берег. — Ему только бы с Катькой наедине остаться…
Лев бросил удивленный взгляд на капитана. Жером и Катя, накинувшая на плечи гимнастерку, но оставшаяся голоногой, шли к чучелам, о чем-то оживленно переговариваясь.
— Да ты просто Отелло какой-то, — усмехнулся Гумилев. — Теперь к командиру ревнуешь?
— А ты что, слепой? Не видишь, как он на нее смотрит?
— Ладно, хлопцы, — примирительно казал Теркин, — давайте лучше думать, как реку переплывать будем. Ты, капитан, в прошлый раз очень сильно ногами молотил. Я, конечно, понимаю, что у тебя ноги как у жеребца, но все-таки поаккуратнее надо. Ты, Николаич, когда рукой загребаешь, плещешься громко.