Блокада. Запах смерти
Шрифт:
– Не лезь! – уже с угрозой в голосе прошипел Дед.
– Хоть режь меня, но я свое слово скажу, – разозлилась Зинка. – Не надо трогать никого, тогда и мы выживем в это лихое время. Легаша того если только замочить, который к складу подъезжал, чтобы не вернулся с дружками… А Цыган и пацаны никого не сдадут. Пусть сами по себе поживут, пока в лапы НКВД не попадутся.
– Ты что, дура, они же меня чуть не порешили! – разозлился Федуля.
– Но вы же первые решили урок убрать, а Цыган вор правильный, не пошел на такое, – продолжала спорить Зинка.
– Ну, раз он тебе так мил, может,
– Куда я, Людвиг, от вас с Федулей уйду? Я с вами до конца жизни повязана, – резко покачала головой женщина.
– Тогда, Зинка, чтобы я от тебя больше таких гнилых базаров не слышал, – подвел итог короткой дискуссии Дед. – Скажу, так сама узел аркашки на шее Цыгана затянешь. А откажешься, – в глазах его сверкнули пугающие огоньки, – тебе самой накинем.
– Ой, и зачем я, дура, влезла! – Не на шутку испуганная интонацией сказанного, Зинка налила себе стопку водки и одним глотком опрокинула.
После того как воры уснули, женщина тихонько открыла дверь хаты и торопливо пошла в сторону поселкового сельсовета, где круглосуточно работал переговорный телефонный пункт. У нее был записан домашний телефон Чеснока, который проживал вместе с дедом и бабушкой в коммунальной квартире. «Только бы работала связь…» – переживала женщина, которой Ванька Зарецкий сильно запал в душу еще с первой встречи.
На переговорном пункте никого не было. Заспанная телефонистка с недовольным видом спросила номер абонента. Зинаида вдруг, к своему ужасу, поняла, что, кроме погоняла Чеснок, не знает ни имени, ни фамилии парня. Как же ей его подозвать, если подойдет не он?
– Говорите, – раздался противный голос телефонистки.
– Вам кого нужно? – услышала Зинаида голос пожилой женщины, видимо, соседки Чеснока.
– Мне бы поговорить с парнем, который у вас проживает…
– С каким еще парнем? – Голос на том конце провода стал раздраженным.
– Ну, с этим, как его… Чес… с Чесноковым, – сообразила женщина.
– Вадик уже спит. А вы кто? – поинтересовалась собеседница.
– Разбудите его, пожалуйста, я с его работы, – соврала Зинаида.
– Знаем, какая ты работница… Дня им не хватает на шашни… – недовольно пробурчала соседка.
– Алле! – раздался наконец заспанный голос Чеснока.
– Привет, Чеснок, это Зина. Ванька у тебя?! – выпалила женщина.
Возникла пауза.
– Короче, передай Ваньке, что вам всем нельзя жить дома. Сход постановил примерить на вас костюмы, – специально на фене заговорила Зинаида, опасаясь быть услышанной телефонисткой.
– Какие костюмы? – не понял Чеснок, который еще не сидел.
– Ты передай Ваньке дословно, он тебе переведет, – резко ответила Зинка и положила трубку.
Ничего не понимающий Чеснок вернулся в комнату и стал будить Цыгана, который уже второй день ночевал у него.
– Сход решил одеть нас в костюмы? – переспросил Зарецкий.
– Да нет, примерить только, – с немым вопросом в глазах поправил его Чеснок. – Что это значит, Вань?
– Эх, пацан… Костюм, значит, гроб, вот и делай вывод, – спокойно произнес Ванька. – Завтра утром идем за Шкетом и ищем новую хату, а сейчас – спать.
Цыган демонстративно повернулся на
Народу на улице было немного. Те, кто жил далеко от места работы, вынуждены были ночевать прямо на рабочем месте, так как городской транспорт ходил с перебоями, а опоздание могло кончиться как минимум увольнением. Потерять же работу в такое время равносильно тому, чтобы обречь себя и членов своей семьи на голодную смерть. После выхода германских войск к Неве и взятия Шлиссельбурга на Ладожском озере кольцо вокруг Ленинграда сомкнулось. Город оказался полностью отрезанным от остального мира. Население знало о начавшейся блокаде и все свои мысли и силы направляло только на выживание.
Семье Шкета принадлежало в коммунальной квартире две комнаты. Точнее, полторы, как любил выражаться сам Шкет. В большой, служившей комнатой для встречи гостей, жила его больная мать с двумя другими детьми, погодками, – трехлетней Аришей и четырехлетним Мишей. Шкет же размещался в каком-то непонятном закутке не более семи метров без окна, который ранее служил кладовкой.
Семья завтракала. Благодаря приворованным ранее из овощехранилища запасам, дети пили какао и ели по два куска черного хлеба с топленым маслом и небольшим мазком паштета с костным жиром. Мать Шкета, больная туберкулезом, с огромными синими кругами под глазами, захлопотала, предлагая гостям какао и бутерброды. Цыган поблагодарил и отказался, соврав, что уже позавтракал. Чеснок, с меньшим артистическим искусством, промямлил то же. Дети моментально поглотили нехитрую трапезу и теперь с любопытством разглядывали гостей.
– Сын говорил, что после пожара на складах вас переведут на другое место, – начала беседу мать Шкета.
– Да, только пока неизвестно куда, – охотно ответил Чеснок.
– Жаль, хорошее место было, – вздохнула больная женщина.
– Ничего, думаю, и в другом месте продпаек не хуже будет, – попытался поддержать ее Цыган.
– Мам, а еще хлебушка можно с маслицем? – раздался голос младшего мальчика.
– Пойдемте ко мне, – предложил Шкет, увидев условный жест Цыгана.
В комнатушке Шкета кроме дивана, письменного стола и стула мебели не было, трое мужчин с трудом здесь разместились. Услышав о приговоре, Шкет, как ни странно, не расстроился. Только вздохнул:
– Жаль, не удостоверились, подох ли Федуля.
– Вот посему я так думаю, парни, что нам нужно съезжать в безопасное место, – подытожил сказанное Цыган.
– Да чего там, все равно отыщут, – возразил Шкет. – Надо просто подготовиться как следует.
– Может, и правда, – осторожно поддержал его Чеснок. – Шпалеры бы достать… А то, может, первыми завалить их кодлу?
Цыган с удивлением посмотрел на своих молодых подельников. Его порадовало, что у них такой боевой настрой.
– Что ж, пара стволов нам не помешают, только они должны быть припрятаны до поры до времени, – высказал свое мнение Иван. – Если таскать шпалер в кармане, заметут как немецких шпионов. Под вышак попадем.