Блокада. Запах смерти
Шрифт:
– Мать, ты здесь? – крикнул он в пустоту квартиры.
Никто не отозвался, и Зарецкий стал по очереди толкать двери в бесконечном коридоре, и наконец за одной открылась убогая обстановка одинокого старого человека. На кровати он увидел укутанную в какие-то тряпки недавнюю собеседницу, видимо, спавшую.
– Хватит спать, бабка, вот тебе зерна немного. Поклюй, может, и тебе чуть веселей станет, – протянул в сторону кровати сверток с зерном Зарецкий.
Но бабушка, с которой он разговаривал чуть больше часа назад,
Вместе с вернувшимся Шкетом они с огромным трудом выволокли ящик во двор и, взгромоздив на сани, потянули по раннему снегу в сторону окраины города. Расчет оказался верным, и на двух мужчин, толкающих деревянный ящик, явно с содержимым производственного назначения, никто не обратил внимания. Придя домой, первым делом они сложили мешки с зерном в подпол и разобрали ящик, сложив доски в бане. Несмотря на усталость, Шкет, переживающий за свою семью, выказал намерение съездить в город опять – чтобы передать матери зерно.
– Я быстро, туда и обратно, – заверил он своего старшего товарища, – за пару часов обернусь. Еще успею соснуть, перед тем как мы поедем в гости к Деду.
Цыган не возражал. Наполнив зерном полный вещмешок, подельник Зарецкого отправился в путь. А Ванька после его ухода положил два мешка с зерном на сани и, прикрыв их от постороннего взгляда дерюгой, направился в сторону церкви. Оставив сани перед входом во флигель, постучал. Отец Амвросий, баба Фрося и Николка оказались на месте и приняли его с радушием, предложив кипятку с сухариком.
– Я бы и от пирогов не отказался, – улыбнулся Зарецкий.
– Какие пироги? Ты же знаешь, как мы живем, – обиженно прошамкала старушка.
– Да вас пора раскулачивать, – продолжал подшучивать над соседями Иван, – вон у вас перед дверью зерна два мешка валяются. Хоть бы прибрали.
– Какое еще зерно? – недоуменно пожала плечами Ефросинья.
– Ванька мне обещал зерна, – вспомнил Николка и пулей выскочил во двор. А через минуту вернулся, неся на спине первый мешок, и тут же убежал за следующим.
– Откуда зерно, Иван? – Батюшка поднял на Цыгана проницательный взор.
– Купил для церкви, – соврал тот, не моргнув глазом.
– Да оно же, по нынешним временам, целого состояния стоит!
– Продал фамильные драгоценности, – усмехнулся Зарецкий, давая понять, что исповедоваться не намерен.
– Что ж, спаси тебя Бог, – вздохнул отец Амвросий. – Сложный ты человек, но деяния твои направлены на добро, а значит, и душа у тебя добрая.
Шкет добрался до своего дома быстро, не успев даже устать, так как удачно сел на быстро подошедший трамвай. Дверь открыл братик и, увидев его, запрыгнул ему на шею, сбалансировав оттягивающий со спины вещмешок с зерном.
– Кто там, Сережка? – услышал
– Это я, мам. – Он прошел в комнату.
– Ты зачем пришел? – не то недовольно, не то тревожно спросила та. – У нас милиция была недавно, тебя искала.
– Вот как? – насторожился Шкет. – А чего им было нужно?
– Обыск устроили, все продукты, что ты нам принес, вымели из дома, – с полным отчаянием запричитала женщина. – И когда ты за ум возьмешься?
– И сахал весь унесли, сволочи, – пожаловалась старшему брату лежащая на кровати с матерью его маленькая сестренка.
– Да я на минутку забежал, вас проведать да еды немножко принес, – стал торопиться покинуть опасное место Шкет.
– Чур мне, чур мне! – наперебой заспорили дети. – А что ты принес?
В этот момент в дверь квартиры застучали.
– Откройте, милиция, – раздался грубый мужской голос.
– Ох, Боже ты мой, – заохала больная мать, попытавшись встать.
– Не надо, лежи, – остановил ее Шкет и подскочил к окну, хотя понимал, что прыгать с пятого этажа бессмысленно.
– Где мои вещи? – обратился он к семилетнему брату. – А ну неси сюда.
Взяв простыню, расстелил ее на полу и высыпал на нее зерно, потом связал концы и засунул драгоценный узел под кровать. Затем набил пустой вещмешок своими старыми вещами, полагая, что если за ним следили, то первым делом захотят увидеть его содержимое. Едва он успел затянуть бечевку, дверь распахнулась, и в комнату вбежали несколько человек.
– Ни с места, милиция! – рявкнул милицейский старшина и на всякий случай врезал Шкету кулаком по скуле.
Дети заплакали.
– Не пугайте детей, – сплевывая кровь, прошипел Шкет.
– Поучи меня еще, урка! – прошипел милиционер и еще раз приложил по его лицу костлявым кулаком.
– Вяжите ему руки и тащите в машину, – отдал приказ человек в штатском, и Шкету стали скручивать за спиной руки, стягивая брючным ремнем.
– До свиданья, мальцы, пока, мам, – окинул взглядом перепуганных родных арестованный, прежде чем его выволокли из дома и затолкали в черный «воронок».
В управлении его сразу же привели на допрос.
– Капитан Солудев, – представился человек в гражданском, изучая подбитое лицо арестованного.
Возникла пауза. Офицер достал папиросу. Шкету до боли в печенках захотелось курить, но он сдерживался, пытаясь сохранить достоинство.
– Хочешь? – придвинул в сторону задержанного пачку работник милиции.
– Хочу, – сознался Шкет.
– Кури, – придвинул папиросы капитан.
Шкет закурил, оглядывая обстановку кабинета.
– Странно, такой молодой, а уже столько дел наворотил, – произнес офицер.
– А чего я наворотил? – сделал удивленное лицо арестованный.
– Что, не хочешь говорить начистоту? – поднял усталый взгляд капитан.