Блокада
Шрифт:
— И что? — недоуменно закашлялся Хантик, когда прошло достаточно времени, чтобы его восклицание не было услышано хозяйкой Ведьминого холма.
— Завтра уходим, — коротко бросил Пустой, — С утра уложимся и уходим. Дом я выкупил, здесь могут остаться Филипп, Коркин, Ярка, Хантик. И Рук тоже, кстати. Вы все Бришу устраиваете. Я с горки вас разглядела. Червоточинки или непроглядное какой в вас нет. Отказалась Бриша оставить Сишека, Коббу, Рашпика и меня. Я, правда, и не собирался оставаться, но все равно, признаюсь, обидно было такое услышать.
— Я
— Об этом поговорим чуть позже, — отрезал Пустой и посмотрел на Хантика: — А ты, приятель, останешься в любом случае. Ну мы с тобой уже все обсуждали, но имей в виду: если там… — Пустой неопределенно кивнул в темноту, за которой сразу за обсерваторией колыхалась невидимая в ночи пленка, — …кто-то выживет, то возвращаться ему больше будет некуда. Только сюда.
— А что толку? — хрипло спросил Хантик. — Ну вернешься ты, допустим, с Филей. Его она примет, а тебя нет?
— Тогда и посмотрим, — негромко ответил Пустой и чуть повысил голос: — Доедайте и ложитесь спать.
Глава 23
Коркин спал плохо. Сны мешались с явью, и он все никак не мог понять — снится ему, что возле кострища сидит Пустой, за его спиной стоит старуха, сцепив пальцы с поднятыми к плечам пальцами механика, а вокруг них, позвякивая бубенцами, крутится Вотек, или все это происходит на самом деле. Но среди ночи он проснулся точно. Пустой говорил негромко, но скорняк разбирал каждое слово. Коркин лежал на тюфяке, брошенном с вечера под вездеходом, Ярка дышала ему в плечо, не давая шевельнуться, но в десятке шагов тлели угли и возле них слышался голос Пустого:
— Она ни о чем не говорила со мной, Филипп.
— Целый день? — отозвался Филя. — И позавчерашний вечер?
— Целый день, и позавчерашний вечер, и изрядную часть нынешней ночи, — устало согласился Пустой, — Держала меня за руки и молчала. Сказала несколько фраз, когда мы с Коркиным только поднялись к обсерватории, и все. Больше ни слова. Вотек сказал потом, что она ни на кого не тратит больше пяти минут. Не все понимают, что она говорит, но мне она не сказала ничего.
— А как же насчет того, что кого-то она может оставить, кого-то нет? — не понял Филя.
— Это слова Вотека, — объяснил Пустой. — Наверное, она сказала об этом ему.
— И чем же ты ей не угодил? — растерялся Филя.
— А мне кажется важнее то, чем ей не угодили Сишек, Рашпик и Кобба, — ответил Пустой, и его тень раскинула руки потянулась во мгле. — Давай спать, Филипп. Уже за полночь. Завтра будет тяжелый день: запленочники сказали что ордынцы крутятся с той стороны пленки. Их немного '— скорее всего, разведчики.
— Значит, они обошли лес? — прошептал Филя.
— Думаю, что с ними Файк, — ответил Пустой, — А он бы не повел их через беляков. Они прошли между этими пленками по мелколесью и уже ждут нас с той стороны. Все, Филипп. Спать. А то вон Коркина разбудили — слышишь, перестал сопеть. Спи, Коркин, спи. Все, до завтра…
Утро
— Пешком пойдем? — тихо спросил Коркин.
— Так ты не останешься? — расплылся в улыбке Филя.
— А ты останешься? — удивился Коркин, — Нет, я бы остался, потому что страшно до жути и то, что уже было, и еще страшнее — что будет. Но не могу.
— А Ярка? — стер с лица улыбку Филя, — Ты с ней поговорил об этом?
— Я с ней вообще еще не говорил, — признался Коркин, — Так как-то срослось.
— Ничего себе, — вытаращил глаза Филя. — Как же без разговора?
— А чего говорить-то? — не понял Коркин, — Нешто и так не понятно? Смотри: вокруг туман, за туманом пленка, небо над головой серое, холодно с утра, потому что весна. Пустой моется. Остальные спят. Ты мешки снаряжаешь. Чего говорить-то? Глаз, что ли, нету? Пешком пойдем?
— Нет, — мотнул головой Филя, — Поедем. Пока машина будет ехать. А вот если не будет ехать, собираться будет некогда. Так что собираю всех заранее. Значит, и твой мешок тоже.
— Неужто и правда Файк с ордой? — спросил Коркин.
— А кто его знает, — пожал плечами Филя. — По-ордынски он говорит, да и сам похож на ордынца. Тут ведь как: не так важно, почему он с ордой. Важно — с ордой он или нет. Понимаешь, у нас в Поселке все говорили, что Пустой рано или поздно с Моросью разберется.
— С Моросью? — выпучил глаза Коркин. — Это как же?
— Ну ты спросил, — хмыкнул Филя, — Но не Пустой ли говорил, что все, что сделано человеком, можно сломать? А все, что сломано, — починить. Так вот, если эту самую Морось кто-то сделал, ее надо сломать. Ну это я так додумал, без подсказок. Или наоборот. Если кто-то сломал там, за пленками, Разгон, то его нужно починить. И все. Теперь скажи, есть ли хоть что-то, чего Пустой не может починить?
— Нет, — растерянно пробормотал Коркин.
— Вот! — поднял палец Филя. — А Пустой мне еще в тот день, когда орда… Ну когда я лебедку сжег, сказал, что нет ничего такого, чего я бы не мог сломать! Улавливаешь?
— Нет, — покачал головой Коркин.
— По-любому нам с Пустым надо быть там, в центре Мороси, — перешел на шепот мальчишка. — Он будет чинить, а я, если надо, — ломать! Главное — чтобы не помешал никто. Ну тот же Файк с этой ордой.
— Ему-то чего надо? — не понял Коркин.
— А кто его знает… — выпятил губу Филя, — Файк всегда говорил одно: в пленки далеко забираться нельзя, там живут правители мира, боги ордынцев. Или один бог, не знаю. Его нельзя тревожить, а всех запленочников и переродков ордынцы рано или поздно вырежут. Ты хоть помнишь, когда Файк появился?