Блокадный дневник
Шрифт:
23 марта. Мама ходила к Благовещенским. Они ей дали немножко посуды и мне картинки. Я с Тайстой переводили переводные картинки. Сегодня мама мыла мне ноги. Ноги у меня напухли. Мама заставила меня лежать. Вечером мама пошла к Лиле Матвеевне и поменяла 10 грамм сыра на два с половиной стакана овса.
24 марта. Мама ходила на рынок и променяла на грибы хлеб и немножко сахарного песку. <…> и пришла, когда я был в постели. Чай я пил с бабушкой и дядей Борей.
25 марта. Мама получила на детскую карточку сливочное
26 марта. Мама и дядя Боря поехали за дровами. Дядя Боря купил дров. Они вышли в 8 часов утра. Я с Наташей таскал дрова домой. Дядя Боря купил ведро, ковшик и книги в 6-м номере. Тайсто стащил у них консервы. <…> Сегодня ночью у бабушки болел живот. Весь день бабушка лежала.
27 марта. Мама получила соль и 50 г. семги. Я ходил за водой два раза. На улице было опять холодней, 7 градусов ниже нуля. На улице я нашел один осколок и два на парадной. Тайсты сегодня весь день не было дома. Мама ходила к Благовещенским и принесла мне и Наташе игрушки.
28 марта. Мама и дядя Боря опять поехали за дровами. Но ключ, который им дали Коломазеры, не подходил к двери. Сегодня мы получили письмо от тети Елы. [21] Дима получил мое письмо. Сегодня я написал Диме письмо. Мама получила мясо, пшено и гречу. Я нашел 2 больших осколка у нашей парадной.
29 марта. Сегодня была одна тревога. Маме прислали повестку, чтобы она явилась завтра в 8-м часу утра на труд-повинность. Мама <…> принесла еще витамина «С». Днем к нам пришла Наталья Дмитриевна. Потом при… [22]
21
Елена Ивановна Барташевич, подруга матери, была в эвакуации.
22
Здесь запись в дневнике обрывается, дальше страницы вырваны.
Дневник дополняет отрывок из воспоминаний Р. Н. Попеля о страшном дне
5 апреля 1942 г.: «Труды Гос. музея истории Санкт-Петербурга» (выпуск IV. СПб., 1999).
Нас было пятнадцать — пятнадцать голодных мужчин, изможденных женщин, усохших от недоедания детей, спустившихся в подвал в ту ночь.
На крайней скамье ближе к выходу из убежища сидит молодой мужчина. У него перевитые
— Пить! — непрерывно шепчут ее губы.
Мать протягивает ей бутылку. Девочка пьет быстро и жадно. Вскоре она начинает громко бредить. Внезапно она вздрагивает и, обхватив руками мать, молча застывает маленьким серым комочком.
Голодный, исхудавший, похожий на обтянутый кожей скелет, я лежу на скамье, положив голову на колени матери. Время от времени я закрываю глаза, и сразу тело начинает расти, увеличиваться в объеме, ноги делаются гигантскими, словно стволы деревьев. Я открываю глаза, и мучительное видение исчезает, но стоит мне снова попытаться заснуть, как все повторяется…
Воздушный налет начался около двух ночи. Более беспощадной бомбардировки города не помню ни я, ни те блокадники, с которыми мне довелось говорить впоследствии. Под аккомпанемент непрекращавшейся зенитной канонады один за другим следовали взрывы авиационных бомб. Когда снаружи оглушительно загрохотало и от свирепого напора взрывной волны зашатались стены и заходил ходуном потолок подвала, я крепко прижался к матери. Сверху послышались зловещие удары о землю рушившихся кирпичных блоков. Люди в подвале в панике бросились к выходу — к массивной дубовой двери, окованной с обеих сторон стальными листами. От потрясшего дом взрыва ее перекосило, вместе с дверной рамой она заметно отклонилась от вертикали.
Следующие семь часов, когда мы отчаянно пытались вырваться из каменного мешка, остались в моей памяти самым страшным воспоминанием военного времени. В убежище имелся набор шанцевого инструмента — лом, кирка, заступ и два топора. Пробивались через верх — так, по мнению старичка-архитектора, у нас был наибольший шанс спастись. Работали поочередно. Львиная доля усилий легла на плечи молодого рабочего с военного завода. Сил у него оставалось больше, чем у других, он ловко орудовал ломом, выбивая из сводчатого потолка один кирпич за другим…
Я не был очевидцем того, откуда пришло спасение. От пережитого волнения и спертого воздуха я потерял сознание.
Во время налета погибло шесть человек — те, кто не спустился в убежище. Седьмой труп нашли через четыре года после войны, когда начали разбирать завал. Он лежал во дворе под обломком стены. Череп был раздавлен, словно яичная скорлупа, но кости рук, ног и грудная клетка повреждены не были. Погибший был нашим управдомом Губановым — отцом друга моего детства. Он бежал через двор, когда дом рухнул. Он был честным и справедливым человеком, инвалидом Гражданской войны, но до светлого Дня Победы дожить ему было не суждено.